Возлюбленная

Они начинали уставать от такой жизни, и даже Возлюбленная, которая становилась все толще, казалась столь же измученной, как Сэти и Денвер. Теперь она не швырялась кочергой и выражала гнев всего лишь ворчанием или цокала языком. И дом номер 124 постепенно затих. Вялая и сонная от голода, Денвер видела, как тает плоть между большим и указательным пальцем на руке матери. Видела ее глаза, яркие, но какие-то мертвые; взбудораженные и в то же время пустые, эти глаза обращали внимание на все, что касалось Возлюбленной – на ее младенчески-гладкие ладошки, на ее лоб, на ту тень улыбки, что таилась у нее под подбородком – улыбки злобной и слишком широкой, – на все, только не на ее ставший похожим на большую корзину живот. Денвер видела также, что рукава ее собственного карнавального платья стали ей настолько длинны, что закрывают пальцы; что подол, когда-то открывавший щиколотки, теперь метет пол. Она видела себя и мать как бы со стороны – истощенные, ребра торчат, одеты и разукрашены, как клоуны, еле волочат ноги и умирают с голоду, однако будто ото всех заперлись внутри той любви, что высасывает из них последние силы. А когда Денвер заметила, как Сэти, закашлявшись, сплюнула то, чего не ела, какой-то темный сгусток, это ее потрясло, как выстрел. Ее заботы теперь полностью переменились: вместо того чтобы защищать Возлюбленную от Сэти, она должна была защищать от Возлюбленной свою мать. Теперь ей стало совершенно ясно, что мать очень даже легко может умереть и оставить их обеих, и что тогда станется с Возлюбленной? Что бы там с ними не происходило, оно касалось их троих – не только матери и Возлюбленной; и поскольку ни той, ни другой, похоже, и дела не было, что им принесет грядущий день (Сэти была счастлива, когда была счастлива Бел, а та жадно, точно сливки, пила ее преданность), то Денвер поняла, что все ложится на ее плечи, вся ответственность. Она непременно должна будет выйти из дому и со двора; первой сделать этот шаг – в мир, к людям, оставить этих двоих и пойти попросить кого-нибудь о помощи.

Но кого? К кому она могла бы явиться без стыда и рассказать, что ее мать, превратившись в послушную тряпичную куклу, вот-вот так и рухнет без сил из-за того, что все пыталась заботиться и угождать. Денвер слышала о нескольких хороших людях из разговоров матери и бабушки. Но сама она знала только двоих: одного старика с белыми волосами по прозвищу Штамп и Леди Джонс. И Поля Ди, конечно. И еще того мальчика, который рассказал ей о Сэти. Но они совсем не подходили. Сердце у Денвер болезненно екнуло, и едкое жжение в горле заставило ее проглотить слюну. Она даже не решила, в какую сторону ей идти. Когда Сэти еще работала в ресторане и когда у нее еще были деньги, чтобы ходить в магазин, она всегда сворачивала направо. Когда-то давно, когда Денвер ходила в школу к Леди Джонс, идти было нужно налево.

На улице было тепло, весенний день был прекрасен. Стоял апрель, и все живое пробовало свои силы. Денвер прикрыла голову и плечи платком. В самом ярком из дурацких карнавальных платьев, в чужих башмаках, она стояла на крыльце дома номер 124, готовясь быть проглоченной тем миром, что лежал за пределами этого двора. И оказаться там, где скреблись в темноте маленькие зверьки, иногда касавшиеся ее. Где чьи-то слова могут навсегда сделать твои уши неспособными слышать. Где, если ты одинока, любовь к кому-то может взять над тобой власть и навсегда пристать к тебе, точно тень. Где-то в этом мире есть места, ставшие свидетелями таких жутких событий, что если там оказаться, те ужасные вещи могут случиться снова. Вроде как в Милом Доме, где время остановилось и где, как говорила Сэти, зло всегда ждет ее. Как она отличит эти места от других? Но еще страшнее – куда страшнее! – было то, что где-то там были белые люди, о которых даже и рассказать невозможно. Сэти иногда говорила об их недобрых губах, иногда об их руках. Бабушка Бэби считала, что от них нет спасения – они умеют незаметно подкрасться, без конца меняют обличье, и даже когда они сами считают, что ведут себя нормально, это ничуть не похоже на то, как должны вести себя действительно хорошие люди.

– Они выпустили меня из тюрьмы, – как-то раз сказала Сэти.

– Но они же и посадили тебя туда, – возразила ей Бэби Сагз.

– Они перевезли тебя на этот берег реки.

– На спине моего сына!

– Они дали тебе этот дом.

– Никто мне ничего не ДАВАЛ.

– Благодаря им я получила работу.

– Это Сойер благодаря им получил отличную повариху, девочка.

– Но некоторые из них все-таки неплохо с нами обращаются, верно?

– И каждый раз мы этому удивляемся.

– Ты раньше никогда так не говорила!

– Давай не будем начинать все сначала, Сэти. Они утопили куда больше наших людей, чем их самих всего-то на свете было с начала времен. Сложи свое оружие, Сэти. Это не честный поединок; это избиение.