Возлюбленная

Однако эта ее дочь, Денвер, похоже, все-таки что-то соображала. Во всяком случае, она решилась выйти за порог, попросила о помощи, которая действительно была ей необходима, и теперь искала работу. А когда Элла услышала, что дом номер 124 находится во власти неведомого существа, которое истязает Сэти, то разозлилась и получила очередную возможность сравнить, сколь же отвратителен сам дьявол по сравнению с тем, «кто был еще хуже». А разозлилась она еще и вот почему: что бы там ни сделала Сэти, Элла не любила, когда былые ошибки заставляют человека расплачиваться за них своим настоящим и будущим. Преступление, совершенное Сэти, было поистине ошеломляющим; гордыня ее превосходила все мыслимые пределы; однако Элла никак не могла допустить, чтобы некогда совершенный Сэти грех обрел человеческую плоть и поселился у нее в доме, пользуясь там полной свободой и подчинив себе остальных. Каждый день жизни требовал от Эллы всех ее сил. Будущее виделось ей как закат; ну а прошлое следовало забыть, оставить позади. И если оно не желало оставаться там, где ему положено, тогда его можно было только прогнать. В ее рабской жизни, как и в жизни свободной, каждый день был настоящим испытанием. Ни на что нельзя было рассчитывать в этом мире, где ты сам одновременно являлся и задачей, и ключом к ней. В этой жизни зла хватало с избытком, и никому не требовалось добавки; никому не хотелось, чтобы повзрослевшее злобное существо, ворча, садилось со всеми вместе за стол. До тех пор, пока привидение только выглядывало порой из своего тайника – сотрясало дом, разбрасывало вещи, плакало, било посуду и так далее, – Элла его уважала. Но как только оно обрело реальную плоть и явилось в мир живых, все сразу встало с ног на голову. Элла ничего не имела против определенной связи между двумя мирами, этакого небольшого мостика, но теперь это было уже вторжение.

– Может быть, нам помолиться всем вместе? – спрашивали ее женщины.

– Ладно, – согласилась Элла. – Сперва мы помолимся. А потом займемся делом.

В тот день, когда Денвер должна была впервые провести ночь в доме Бодуинов, мистер Бодуин как раз поехал по каким-то делам на окраину Цинциннати и сказал Джани, что вернется к ужину и на обратном пути прихватит с собой эту новую девушку. Денвер сидела на крыльце с узелком на коленях; ее карнавальный наряд выгорел под солнцем и стал не таким вызывающе ярким. Она смотрела направо, потому что оттуда должен был появиться мистер Бодуин. И не видела, как слева к их дому медленно, по две, по три идут женщины. Денвер смотрела только направо. Она немножко волновалась: подойдет ли хозяевам, оправдает ли их доверие? И еще ей было не по себе, потому что утром она проснулась в слезах: ей приснилась убегающая от нее пара туфель. Печаль, которая при этом охватила ее, не проходила весь день; она никак не могла стряхнуть ее, а когда принялась за домашнюю работу, жара и духота просто измучили ее. Так что, куда раньше положенного срока она уже собралась: завернула в узелок ночную рубашку и щетку для волос. Сидя на крыльце, Денвер нервно теребила узелок и безотрывно смотрела направо.

Кое-кто из женщин принес с собой то, что, по их мнению, могло подействовать на духа, спрятав драгоценные амулеты в карманы фартуков или повесив на шею и на грудь. Другие несли с собой только веру в Христа – свои щит и меч. Большинство же захватили понемногу и того, и другого. Они понятия не имели, что именно станут делать, когда подойдут к крыльцу. Они просто вышли из своих домов, прошли по Блустоун-роуд и сошлись в назначенный час в назначенном месте. Жара, правда, заставила кое-кого из обещавших прийти остаться дома. Некоторые, хоть и поверили во всю эту историю, не пожелали иметь дела с существом из иного мира и не пришли бы ни при какой погоде. А такие, как Леди Джонс, которая ни одному слову вообще не поверила и порицала невежество тех, кто поверил, тоже, конечно, не явилась. Так что всего собралось человек тридцать. И женщины медленно-медленно потянулись к дому номер 124.

Было три часа дня, пятница, влажные и горячие испарения Цинциннати достигли окраины и окутали все вокруг вонью – от гниющей воды канала, от развешанных на бойне свиных туш, от требухи в бесчисленных ведрах и тазах, от разлагающихся трупов крыс и мышей в канавах и городской канализации, от заводов и фабрик. Вонь, жара, влажность – стоит дьявола помянуть, и он тут как тут. С другой стороны, все выглядело так же, как и в любой другой будний день. Эти женщины вполне могли идти, например, стирать в сиротский приют или в сумасшедший дом; а может быть, лущить кукурузу на мельницу; или чистить рыбу у причалов; или полоскать требуху на бойне; или баюкать белых детей, мыть в домах лестницы, скоблить свиные шкуры, топить жир, паковать в ящики готовую колбасу или скрываться по кухням таверн, чтобы белые не оскорбляли свой взор созерцанием того, как эти женщины готовят им еду.

Но не сегодня.