Возлюбленная

Бел сунула в рот второй палец и вытащила коренной зуб. Крови видно не было, но Денвер сказала испуганно:

– Ой, неужели тебе не больно?

Возлюбленная смотрела на зуб и думала: ну вот, начинается. Еще рука отвалится или пальцы на руках и ногах… Так она и будет разваливаться по кускам, а может, и сразу вся распадется. Или как-нибудь утром, до того, как Денвер проснется, а Сэти уйдет на работу, возьмет и взорвется, разлетится вдребезги. Самой ей ох как трудно удерживать голову на шее, а ноги в бедренных суставах. Одной с этим не справиться. Среди того, что она помнить не хотела, было и понимание того, что в любой день она могла перестать быть целой. У нее на этот счет было два сна: в одном она взрывалась, а в другом ее кто-то заглатывал. Когда у нее выпал зуб – странный такой, последний в ряду – она и подумала: начинается.

– Похоже, это зуб мудрости, – сказала Денвер. – Неужели тебе не больно?

– Больно.

– Так чего ж ты не плачешь?

– Что?

– Если тебе больно, то почему ты не плачешь?

И Бел заплакала. Сидела за столом, держала маленький белый зуб на гладкой-прегладкой ладошке и плакала так горько, как ей хотелось заплакать, когда черепашки одна за другой вылезли из воды; когда ярко-красная птичка исчезла среди густой листвы; когда Сэти пошла к нему, а он стоял голый в лохани под лестницей. Кончиком языка она слизнула соленую влагу, стекавшую по щекам и подбородку, надеясь только, что рука Денвер, обнимавшая ее за плечи, не даст ей рассыпаться.

А та пара наверху, наконец слившись воедино, не слышала ничего, а вокруг, за стенами дома номер 124 шел и шел снег. Ложился плотным слоем, скрывая мир под собой. Все выше становились сугробы. Все глубже.

* * *

Возможно, где-то в глубине души Бэби Сагз считала, что если Халле побег удастся – все ведь во власти Господней, – тогда непременно нужно будет устроить праздник. Если только ее младшему сыну удастся сделать и для себя то, что он сделал для нее и для своих детей, которых Джон и Элла принесли к дверям ее дома как-то летней ночью. Дети прибыли одни, Сэти с ними не оказалось, и Бэби встревожилась, но все-таки была благодарна, что хоть какая-то часть семьи, ее родные внуки, остались в живых. Это были первые и единственные внуки, которых ей суждено было узнать: двое мальчиков и маленькая девочка, которая уже ползала. Но Бэби постаралась унять свое беспокойное сердце и остереглась спрашивать, есть ли вести о Сэти и Халле, почему они задерживаются и почему Сэти не приехала вместе с детьми. Такой побег в одиночку совершить невозможно. Не только потому, что охотники на рабов высматривают беглецов, как хищные канюки, и ставят на них ловушки, словно на кроликов, но еще и потому, что если не знаешь пути и некому показать тебе дорогу, то заблудиться и пропасть ничего не стоит.

Поэтому, когда появилась Сэти – вся истерзанная, израненная, да еще и с новорожденной внучкой на руках, – Бэби с трудом сдержала возглас изумления. Но поскольку от Халле по-прежнему вестей не было, да и Сэти о нем ничего не знала, она снова заставила свое сердце молчать, чтобы не сглазить, чтобы не начать благодарить Господа слишком рано.

А начал все старый Штамп. Недели через три после того, как Сэти прибыла в дом номер 124, он заглянул к ним, проходя мимо, посмотрел на малышку, которую когда-то завернул в куртку своего племянника, и на Сэти, которую когда-то пытался накормить жареным угрем, и вдруг, Бог его знает почему, взял два ведра и отправился в лес на дальнем конце реки; это место знал он один; там росла черная смородина, такая замечательно душистая и крупная, что съешь одну ягодку – и будто в церкви причастишься. Он шесть миль прошагал по берегу реки, потом сквозь непролазную чащу спустился в лощину, где росла эта смородина. Сплошная стена кустарника, сквозь которую он пробивался, встретила его острыми шипами, толстыми и длинными, как ножи; шипы насквозь пропарывали его одежду и впивались в тело. К тому же он ужасно страдал от укусов москитов, пчел, шершней, ос и самых ядовитых во всем штате паучих. Весь изодранный и искусанный, он все-таки достиг своей цели и собрал заветную смородину, причем каждую ягодку брал очень осторожно, кончиками пальцев, и ни одной не раздавил. Уже вечерело, когда он вернулся и поставил на крыльцо дома номер 124 два полных ведра. Бэби Сагз, увидав его изорванные в клочья рубашку и штаны, окровавленные руки, распухшее лицо и шею, так и села. И громко рассмеялась.

Баглер, Ховард, женщина в чепце, приятельница Бэби, и Сэти подошли поближе – посмотреть, что случилось, и тоже принялись смеяться: этот добрый и суровый старый негр, тайный агент, рыбак, проводник и перевозчик беглых, спаситель и шпион, был наконец средь бела дня нещадно выдран, причем по собственному желанию – из-за двух ведер черной смородины. Не обращая никакого внимания на смеющихся, Штамп взял одну ягодку и положил ее в ротик трехнедельной Денвер. Женщины всполошились.

– Да ты что, она слишком мала для этого!

– У нее понос будет!

– Животик заболит!