Возлюбленная террора

Большие стенные часы в приемной отбили три и три четверти. Маруся закрыла ящики стола и заглянула в соседнюю комнату к Апушкину:

— Владимир Алексеевич, я могу идти?

Получив разрешение, сдернула с вешалки пальто и быстро направилась к выходу.

Хлопнула входная дверь, Маруся Спиридонова, раскрасневшаяся от быстрой ходьбы, влетела в тесноватую прихожую квартиры и, даже не скинув мокрого пальто, сразу поспешила в Анину комнату.

Анна сидела за столом, обложившись книгами и конспектами. При виде подруги она живо подняла голову:

— Ну что? Есть новости?

— Полиция и кавалерийские части всю ночь дежурили у общежития и у квартиры Алякритского.

— К забастовке больше никто не присоединился?

— Никто. Но сегодня в пять в думе собрание Общества попечения о детях. Заслушают петицию учащихся. Киншина собирается выступить как член общества. Вчера поздно вечером социал-демократы собирались на даче в Инвалидной, обсуждали ее речь. Нам непременно надо быть в думе.

— Непременно, — Анна встала из-за стола. — Может быть, выступить и не получится, но быть надо. Жаль, Володя в Баку.

На прошлой неделе Владимир Вольский — один из лидеров тамбовских социалистов-революционеров — уехал по партийным делам в южные губернии. Марусе тоже было жаль, что он так далеко, и жаль не только из соображений партийно-революционных. Вот если бы Владимир…

— Но зато Михаил должен прийти, — стараясь не выдать своих мыслей, по-деловому сказала Маруся. — Он, кстати, был вчера в Инвалидной. Если получится, возьмет слово после Катерины Михайловны.

— Да уж, — пожала плечами Аня. — Что-что, а говорить господин присяжный поверенный хорошо умеет. Известный любимец публики и женщин.

— Он хороший адвокат, — примирительно улыбнулась ее подруга. — И отличный оратор.

Маруся догадывалась, что Михаил Вольский не слишком симпатичен Анне, но обсуждать его с Авдеевой не хотела — опять же по мотивам глубоко личным. Ей не хотелось слышать, как плохо отзываются о брате Владимира, даже если этот отзыв принадлежал лучшей подруге Ане Авдеевой.

— Вот, — Анна, чтобы переменить тему, протянула Марусе исписанный карандашом листок бумаги, — посмотри приблизительный набросок. Можно будет распространить сегодня же на собрании. Одобряешь?

Маруся пробежала глазами текст.

— Хорошо. А успеем отпечатать?

— Аркаша с Женей Кудрявцевым размножат на гектографе. До пяти еще масса времени.

Собрание происходило в помещении городской думы. Кроме членов общества и родителей учащихся, на собрание прибыло большое количество земских служащих, рабочих и учащихся В текущих делах собрание заслушало петиции учащихся г. Тамбова, после чего председатель собрания предложил выразить сочувствие изложенным требованиям учащихся и сообщить их Московскому Педагогическому Обществу. Тогда член Общества Е. Н. Киншина произнесла речь, в которой отметила, что волнения среди учащихся не случайны, а есть неизбежное последствие как внутреннего устройства государства, так и невыносимого полицейско-бюрократического строя школы.

В зале было душно и тесно, а публика все прибывала и прибывала. Люди стояли в дверях, толпились в проходах, но толпа не раздражала, — наоборот, настроение у всех было радостно-приподнятое, лица оживленные.

«Как на Пасху, на Крестный ход», — почему-то вдруг подумалось Марусе. Когда она была маленькой, она очень любила праздник Пасхи — за то единение, соборность, которое чувствуют люди в пасхальную ночь. И потом, наутро, все улыбаются и целуются, поздравляют друг друга.

Но сейчас она поскорее отбросила эти воспоминания и насмешливо качнула головой. «Да разве Пасха может сравниться с тем, что происходит сейчас? — подумала Маруся. — Какой выдуманный Бог может объединить людей сильнее, чем это сделает революция?» А в революцию Маруся сейчас верила безоглядно, фанатично, так, как раньше верила в Христа. По-другому она просто не умела — или все, или ничего. То, что для многих девушек было средством от скуки, для Маруси сделалось единственной жизненной целью. Она еще не знала, как это страшно, когда все многообразие жизни сводится к одной-единственной цели…

— Хорошо говорит Катерина, — наклонившись к Марусе, шепнула Анна Авдеева. — Только вот уж слишком либеральничает. Жестче надо бы, жестче.

Киншина как раз дошла до обличения казенщины, царящей в гимназиях и убивающей в учениках все живое. Маруся кивнула и оглянулась назад, на Ванду и Аню Гармиза, мол, уж мы-то знаем всю подноготную этой системы… Аня озорно подмигнула, а красивое лицо Ванды прямо-таки расцвело — правда, непонятно, то ли от горячего одобрения речи Киншиной, то ли вообще от всего происходящего. Ванда любила шумные собрания, толпы народа. Марусе иногда даже казалось, что Ванде все едино — что сходка рабочих, что народное гулянье. Уж такая у нее натура — обязательно должна чувствовать себя в гуще жизни. И пусть вокруг будет побольше мужчин, готовых восхищаться ее красотой. Мужчин, на которых можно испробовать свои неотразимые чары.

Гул голосов постепенно стихал. Киншину слушали внимательно.