Возможность выбора

Человек старомодный, Сильвия относилась к служебной этике с величайшим почтением, про подобные истории она не рассказывала никому. Другое дело, если виновницы скандала сами разворачивали свои знамена широким фронтом. Тогда уж никто не мог защитить их от сплетен. Прискорбная история произошла в заводском клубе в последние майские праздники. Там только-только с большим трудом укомплектовали эстрадный ансамбль, который в разукрашенном бумажными цветами зале должен был обеспечить трудящимся хорошее настроение. Но оказалось, что моложавый шофер, игравший на ударных, не согласовал свое хобби дома. Так и осталось тайной, что

именно привело в такое неистовство его жену — она в самый разгар веселья ворвалась в зал и кинулась прямиком на сцену — в домашнем халатике, с растрепанными волосами. Схватила стоящий перед опешившим мужем барабан и швырнула его через рампу на танцующих. Счастье еще, что никого не покалечило. Потом шуму хватило на весь завод. Дело разбиралось на месткоме, и, хотя кое-кто и посмеивался в кулак, пришли все же к справедливому решению: супруги работников нашего завода тоже люди! Кто-то, правда, вскочил и высказал особое мнение: жена должна разделять заботы мужа, в радостях он и без нее обойдется. Зато другой умник договорился до цеховой коррупции, которая расцвела таким пышным цветом, что вредит семейным узам. Увы, клубный зал был тесноват, поэтому решили в будущем проводить праздничные вечера в два приема, чтобы каждый желающий мог прийти под ручку со своей супругой или супругом. Спорщики, утверждавшие, что интересы коллектива следует ставить выше семейных, остались в меньшинстве. Последним выскочил известный заводской донжуан — невзирая на то, что люди, громыхая стульями, уже стали расходиться. Но от него отмахнулись, все знали о его умении раздобывать путевки в дома отдыха в одну смену с очередной дамой сердца, — хватит ему и этого.

Вспоминая эти истории, Сильвия Курман внушала себе, что нервы у нее закаленные, в жизни навидалась всякого, удивляться ей особенно нечему. Поэтому лучше посидеть на месте и помассировать ноющий бок, не стоит ей никуда торопиться, не хватало еще, чтобы она стала собирать улики. Откуда вдруг всплыла эта судебная формулировка? Ничего, нервное напряжение, от которого у нее сжалось все внутри, постепенно отпустит. Сразу ничто не проходит. Господи, хоть бы уже перестало ее трясти! Сильвия и предположить никогда не могла, что дух и тело могут вот так тянуть в разные стороны. И вдруг поняла, что ждет, напрягая слух, телефонного звонка. Но кто может позвонить ей в такое время?! Все нормальные люди еще на работе. Жалкий самообман, подумала Сильвия бессильно, ясное дело, от кого она ждет звонка. Хватит! Необходимо вести себя адекватно своей нордической натуре, — на этот раз Сильвия внушала самой себе эту избитую истину, которой нередко пользовалась, чтобы призвать к порядку женщин, впадавших в отчаяние или пытавшихся оправдаться в двусмысленных похождениях. Мы, северяне, вытесаны из кряжистого дерева. Чистота стиля тоже чего-нибудь да стоит! Соблазн? Влечение? Страсть? Радужная пена! Лучше бы подумали о причинах и последствиях. Надо трезво взвешивать любую ситуацию! Не мешает иногда и собственную вину поискать! Подобные сентенции, считала Сильвия, всегда помогали ее знакомым. Она догадывалась, что порой над ней посмеиваются за глаза, ну и пусть, в трудном положении пустое нытье только затрудняет поиски выхода.

Хотя и Сильвия знала, что нынешнее время благоволит к концепциям наилегчайшего веса. Тяжеловесное копание в себе и чувство собственной вины принадлежали к жизни прежней — с замедленным темпом. Теперь можно было обойтись рябью на поверхности — так было и милосерднее — и при желании на все смотреть сквозь пальцы.

Сильвия Курман не могла объяснить себе, чего же ждет она в данную минуту от жизни и от людей. Может быть, она тоже предпочла бы ложь, попытку все замять, фальшивые клятвы, — только бы рассеять грызущее предчувствие катастрофы. Уж не хочется ли ей, чтобы позвонил Карл: не верь ты каждой взбалмошной дуре! Все у нас как прежде. Может, она и включилась бы в эту игру и прежняя чересчур прямолинейная, а потому наивная Сильвия вдруг стала бы человеком более сложным и вместе с тем более хитрым и интересным. Разве не должен человек непрестанно стремиться к тому, чтобы стать интересным, еще интереснее, сверхинтересным, наконец?

Что же она скисла, как дура, и, стараясь подавить свою боль, ничего не предпринимает! Языка лишилась? Что из того, что ее чистосердечная посетительница говорила ясно и логично и в пять минут разложила все по полочкам — четко просматриваемая конструкция интриги должна же была насторожить, вызвать подозрение! Мало ли несут вздора, выдавая его за чистую правду! Мало ли людей, над которыми коварно потешаются?