Возрождение

«Сейчас отвечу «что-то случилось», — подумал я. — Имя Что-то, фамилия – Случилось».

Но вместо этого я сказал:

— Джейми Мортон.

— Второе имя?

— Эдвард.

— Кто я?

— Чарльз Джейкобс. Чарльз Дэниел Джейкобс.

Он достал пузырек с героином и дал его мне. Я посмотрел на него и протянул обратно.

— Пока хватит. Вы же только что мне давали.

— Неужели?

Он показал мне свои часы. Мы пришли сюда еще утром, а сейчас они показывали четверть третьего.

— Этого не может быть.

Он взглянул с интересом.

— Почему?

— Потому что все произошло мгновенно… Хотя, наверное, нет?

— Да, мы с тобой беседовали довольно долго.

— И о чем же?

— О твоем отце. О твоих братьях. О смерти твоей матери. И Клер.

— Что я говорил о Клер?

— Что она вышла замуж за жестокого человека и молчала об этом три года, потому что ей было стыдно. В конце концов она рассказала обо всем твоему брату Энди и…

— Его звали Пол Овертон, — сказал я. — Он преподавал английский в элитной подготовительной школе в Нью-Гэмпшире. Энди приехал туда и подкараулил Овертона на парковке. Когда тот объявился, Энди выбил из него все дерьмо. Мы все любили Клер — даже Пол Овертон, наверное, по-своему любил ее, — но Клер с Энди самые старшие, они были особенно близки. Об этом я тоже рассказал?

— Практически слово в слово. Энди сказал: «Если ты еще раз ее тронешь, я тебя убью».

— Что я еще сказал?

— Что Клер бросила его, добилась охранного ордера и подала на развод. Она переехала в Норт-Конвей и нашла новую работу. Через полгода после развода Овертон приехал туда и застрелил ее прямо в классе, где она после уроков проверяла работы учеников. Потом застрелился сам.

Да. Клер мертва. На ее похоронах наша большая, шумная и обычно счастливая семья собралась вместе в последний раз. Был солнечный октябрьский день. Когда все закончилось, я поехал во Флориду — просто потому, что никогда там не был. Через месяц я уже играл в Джексонвилле с «Помадой Пэтси Клайн». Цены на бензин кусались, климат оказался теплым, так что я сменил машину на «Кавасаки». Как выяснилось позже, не самая удачная идея.

В углу комнаты стоял маленький холодильник. Джейкобс открыл его, вытащил бутылку яблочного сока и дал мне. Я опустошил ее в пять глубоких глотков.

— Давай посмотрим, сможешь ли ты встать.

Я поднялся из кресла, меня повело. Чарльз удержал меня за локоть.

— Отлично. Теперь походи немного.

Я прошелся по комнате, и хотя поначалу меня шатало, как пьяного, в конце концов все пришло в норму. Четкий Эдди вернулся.

— Хорошо, — сказал Джейкобс. — Походка ровная, хромоты нет. Давай-ка двигать на ярмарку. Тебе нужно отдохнуть.

— Но что-то все же случилось, — сказал я. — Что именно?

— Я думаю, небольшая перестройка твоей мозговой активности.

— Вы думаете.

— Да.

— Но не знаете наверняка, так?

Он, казалось, обдумывал эту мысль очень долго — хотя, может, на самом деле прошло всего несколько секунд. Более или менее нормальное восприятие времени вернулось ко мне лишь через неделю. Наконец он произнес:

— Некоторые важные книги крайне сложно раздобыть, поэтому мои исследования продвигаются не так быстро. Иногда из-за этого приходится идти на определенные риски. Приемлемые, само собой. Но с тобой же все хорошо, не так ли?

Я подумал, что еще рано об этом судить, но промолчал. В конце концов, дело было сделано.

— Пойдем, Джейми. У меня впереди тяжелый вечер, и мне самому нужно отдохнуть.

Когда мы добрались до его трейлера, я попытался открыть дверь и вместо этого снова вытянул руку вверх. Локоть отказывался сгибаться, словно сустав вдруг стал чугунным. На одно жуткое мгновение мне показалось, что рука так никогда и не опустится, и я так и останусь на всю жизнь с поднятой рукой «Можно я, можно я отвечу!». Но потом меня отпустило. Я опустил руку, открыл дверь и вошел внутрь.

— Это пройдет, — сказал он.

— Откуда вы знаете, если даже не знаете точно, что именно сделали?

— Потому что уже видел такое раньше.

На ярмарке, припарковавшись на своем обычном месте, Джейкобс снова показал мне пузырек с героином.

— Можешь заправиться, если хочешь.

Но я не хотел. Чувство было такое, будто после праздничной трапезы из девяти блюд тебе предлагают банановый сплит: ты знаешь, что десерт хорош, и что при других обстоятельствах ты бы с радостью его слопал, но только не после сытного ужина. После сытного ужина банановый сплит — не предмет вожделения, а просто предмет.

— Может, позже, — ответил я, но «позже» не наступило до сих пор. И сегодня, когда я, пожилой уже человек с зачатками артрита, пишу о тех давних временах, я знаю, что уже и не наступит. Он исцелил меня, осознавая опасность такого исцеления: когда мы говорим о приемлемых рисках, вопрос в том, приемлемых для кого? Чарли Джейкобс был добрым самаритянином. А еще он был полубезумным ученым, и в тот день в заброшенной автомастерской я послужил ему очередным подопытным кроликом. Он мог меня убить, и иногда – часто, чего уж там, – я жалею, что этого не случилось.