Возрождение

Норм, как всегда, поправил микрофон одной рукой и обратился к публике, которой уже не терпелось подергаться под старый добрый рок-н-ролл.

— На барабанах написано «Все звезды Касл-Рока», но сегодня у нас на ритм-гитаре играет почетный гость, так что ближайшие пару часов с вами снова «Хромовые розы». Валяй, Джейми.

Я вспомнил, как целовал Астрид под пожарной лестницей. Вспомнил ржавый микроавтобус Норма и его отца Цицерона — как он сидел на продавленном диване в их старом трейлере, сворачивал косяк и говорил мне, что если я хочу с первого раза сдать на права, то лучше подстричь нафиг свои патлы. Я вспомнил, как мы играли на танцульках для подростков на Обернском роллердроме и никогда не останавливались, когда начиналась неизбежная драка между ребятами из школ Эдварда Литтона и Лисбонской старшей, или из Льюистонской старшей и Сент-Дома; мы только прибавляли звук. Я вспомнил, какой была жизнь до того, как до меня дошло, что я всего лишь лягушка в кастрюле.

Я прокричал: «Раз, два, начали!»

И мы начали.

С ноты ми.

Все это дерьмо начинается с ми.

В семидесятых мы, наверно, играли бы до часу ночи, до комендантского часа. Но семидесятые остались позади, и к одиннадцати мы уже облились потом и устали как собаки. Но это было не страшно: по указанию Терри, в десять унесли вино и пиво, и в отсутствие огненной воды толпа быстро начала редеть. Большинство оставшихся уселись на свои места: танцевать они уже не могли, но готовы были послушать.

— Ты намного лучше играешь, чем раньше, салага, — сказал Норм, когда мы собирали инструменты.

— Ты тоже.

Это было такое же вранье, как «ты прекрасно выглядишь». В четырнадцать лет я ни за что не поверил бы, что настанет день, когда я буду лучшим гитаристом, чем Норм Ирвинг, но он настал. Он улыбнулся мне, давая понять, что сам знает о том, о чем лучше не говорить. Кенни присоединился к нам, и все трое оставшихся членов «Хромовых роз» обнялись — в школе мы, несомненно, назвали бы это пидорскими штучками.

К нам подошел Терри с Терри-младшим, его старшим сыном. Брат выглядел усталым, но совершенно довольным.

— Слушай, Кон и его друг повезли домой несколько гостей, которые слишком нагрузились, чтобы вести машину до Касл-Рока. Ты не прихватишь несколько человек до Харлоу на «Кинг Кэбе», если Терри-младший поедет с тобой вторым пилотом?

Я сказал, что готов, и после окончательного прощания с Нормом и Келли (и вялых рыбьих рукопожатий, которые в обычае у музыкантов) собрал своих пьянчужек и отправился в путь. Сначала племянник говорил мне, куда ехать, хотя указания не были мне нужны даже в темноте, но к тому времени, когда мы выгрузили последние две-три парочки на Стакпоул-роуд, он умолк. Взглянув на него, я увидел, что парень крепко спит, прислонившись к окну. Я разбудил его, когда мы добрались до дома на теперешней Методист-роуд. Он поцеловал меня в щеку (это тронуло меня больше, чем он мог себе представить) и сонно поплелся к дому, где, наверное, собирался отоспаться до полудня, как водится у подростков. Не в моей ли бывшей комнате, подумал я, но решил, что скорей всего он расквартирован в новой пристройке. Время меняет все, и, возможно, так и должно быть.

Я повесил ключи от «Кинг Кэба» на вешалку в прихожей, направился к своей прокатной машине и тут заметил свет в амбаре. Заглянув внутрь, я увидел Терри. Он переоделся из парадного костюма в рабочий комбинезон. Его новая игрушка, «Шевроле-SS» конца шестидесятых, поблескивала под верхним светом, как голубой драгоценный камень. Он был занят ее полировкой.

Когда я вошел, Терри поднял голову.

— Что-то не спится. Перевозбудился. Поработаю немного с этой малюткой и в койку.

Я провел рукой по капоту.

— Красота какая.

— Сейчас-то да. Видел бы ты, в каком виде я ее привез с аукциона в Портсмуте. Большинство покупателей сочло, что это металлолом, но я решил, что смогу ее довести до ума.

— Воскресить, — сказал я. На самом деле я обращался не к Терри.

Он задумчиво взглянул на меня и пожал плечами.

— Можно и так сказать. Вот поставлю новую коробку передач, и машина будет почти готова. Не очень-то она похожа на старые «Дорожные ракеты», верно?

Я засмеялся.

— Помнишь, как первая полетела вверх тормашками на гонках?

Терри закатил глаза.

— На первом же круге! Черт бы подрал Дуэйна Робишо. Небось купил права в универмаге.

— Он еще жив?

— Нет, десять лет как умер. Если не больше. Рак мозга. Когда его обнаружили, у бедолаги уже не было шансов.

«А если бы я был нейрохирургом? — спросил меня Джейкобс в тот день в «Латчес». — Если бы я сказал тебе, что ты умрешь с двадцатипятипроцентной вероятностью. Ты бы все равно согласился?»

— Да, паршиво.

Он кивнул.

— Помнишь, как мы говорили в детстве? «Что паршиво? — Жизнь. — Что такое «Жизнь»? — Журнал. — Сколько он стоит? — Пятнадцать центов. — А у меня только десять. — Паршиво. — Что паршиво? – Жизнь». И так без конца.

— Помню. Тогда мы считали, что это шутка.

Я поколебался.

— Ты часто думаешь о Клер, Терри?