– Мне пора за кулисы, – шепнула Мария Николаевна мужу и, кивнув остальным, направилась к двери под оркестровой антресолью. Мимоходом скользнула взглядом по замеченному ранее незнакомцу, отметив, что он так и не вышел из тени колонны, хотя смотрел на Муравьевых во все глаза, и в этом взгляде явственно читались в странном смешении восторг и ярость.
Анри действительно смотрел на супружескую пару Муравьевых с восторгом и яростью – только восторг был вызван расцветшей красотой Катрин, а ярость – мужской ничтожностью (так он считал с полным убеждением) генерала.
Когда Анри осенью 1844 года уезжал к месту службы в Алжир, Катрин была еще девушкой-подростком со свойственной этому состоянию угловатостью…
За четыре года Катрин превратилась в ослепительную женщину, один вид которой воспламенил желанием начавшее уже остывать сердце Анри, и это пламя мгновенно выжгло все его прежние привязанности и увлечения. Даже Настенька Мясникова, о которой он последние недели думал часто и всерьез, растаяла, как снежная девочка из какой-то сказки.
А тут еще этот генерал!
Маленький, чуть выше Катрин, узкоплечий, рыжеватые кудряшки на голове, усы и бакенбарды а-ля Николай Павлович, любимый самодержец (русские всегда обожали своих царей, даже будь они трижды негодяями), – в общем, законченное ничтожество, посмевшее обладать сокровищем, которое по воле божественного случая носит имя Катрин. Это невыносимо! И это не может оставаться безнаказанным!
Анри готов был тут же выступить из-за колонны и бросить перчатку в лицо наглецу. Но… Честное слово дворянина и офицера ставить интересы Франции превыше всего при любых обстоятельствах удержало его от притягательного безрассудства. Гораздо важнее было предстать перед Катрин под новым именем и убедить ее в необходимости исполнить долг патриотки Франции. А уж потом найти возможность бежать. Хотя разумом он понимал, что, пока жив Муравьев, никакой такой возможности не представится. А это значит… это значит – надо побыстрее связываться с Вогулом.
Правильно русские говорят: помяни черта – он тут как тут.
– Не оборачивайся, Андре, – шепотом сказал за спиной знакомый голос. Анри почувствовал теплое дыхание на правой щеке. – Завтра в двенадцать в трактире на мелочном базаре. D,
accord?– Entendu![36]
– чуть слышно откликнулся Анри, и дыхание Вогула тут же растаяло. Анри не успел даже удивиться тому, что Жорж тоже пришел на концерт. «Что ему тут понадобилось?» – запоздало подумал он и моментально отвлекся, потому что Муравьевы слишком приблизились, и ему пришлось спешно отступить глубже в тень.Муравьевы остановились в двух шагах от Анри и развернулись лицом к залу, перед ними тут же образовался полукруг свободного пространства. Генерал-губернатор поднял руку, и наступила тишина.
– Дамы и господа, – заговорил Муравьев, и голос его, средней высоты и довольно приятный, тем не менее показался Анри отвратительным. У того, кто похитил его любовь, ничего не могло быть приятного. – Дамы и господа, сегодня замечательный в своем роде вечер: как мне стало известно, мадемуазель Элиза Христиани – первая европейская знаменитость, достигшая нашего столь далекого от Европы города, чтобы сибиряки, не знавшие ничего, кроме тяжкого труда по освоению дикого края, приобщились к высокому искусству музыки…
«Неужели этот солдафон сам сочинил такую затейливую речь?» – иронически думал Анри, глядя на близкую – только руку протяни – спину Катрин, закрытую узорным шелком платья, лиф которого сверху вниз пересекала цепочка мелких пуговичек. Он представил, что расстегивает эти пуговички, и ему стало жарко. Впрочем, жарко было и в хорошо натопленном помещении фойе.
Достав из внутреннего кармана фрака маленькую книжечку и карандаш, он быстро написал несколько слов, вырвал листок и сложил его так, что получился крохотный квадратик. Он уже знал, куда спрячет свое тайное послание Катрин, – за широкую ленту, плотно охватывающую ее талию.
Генерал продолжал что-то говорить – о своих надеждах разбудить Сибирь, очистить ее от мздоимцев, развивать образование, привлекать к управлению молодежь – все это скользило мимо Анри, едва задевая его сознание: он был сосредоточен на поимке мгновения, когда удобнее всего можно будет осуществить его почти мальчишеский замысел.
Как ни странно, помогла ему именно речь генерал-губернатора: когда она закончилась, раздались аплодисменты; приподняв руки, захлопала и Катрин, между платьем и лентой образовалась щелка, куда Анри мгновенно и отправил свое послание. Отправил и сразу отступил в тень: более того – отошел как можно дальше, однако стараясь не выпускать Катрин из поля зрения.