Возвращение долга. Страницы воспоминаний

Я видел красивое, несколько изможденное лицо Михаила Барышникова с глубоко посаженными светлыми глазами, сдвинутыми к переносице. Не думал, что Барышников такого маленького роста. Рядом стоял Рома Каплан, хозяин ресторана «Русский самовар», совладельцами которого были и Бродский с Барышниковым. Рому я знал давно, он даже в пятьдесят восьмом году гулял на моей свадьбе. Рыжий говорун, англоман, он одним из первых среди моих знакомых «свалил за бугор». Рома меня не узнал или сделал вид, что не узнал, а может, обстановка не располагала к земным излияниям. Тут же печалился и Миша Беломлинский, талантливый книжный график, он работал в газете «Новое русское слово»; когда-то Миша оформлял мою книгу в нью-йоркском издательстве. Рядом с ним стояла Вика, его жена, писательница. Видел я и Петра Вайля, широколобого, бородатого, прекрасного писателя-журналиста. Щеголеватый художник Вагрик Бахчинян держал в руках свечу. Старый писатель-эмигрант Марк Поповский, некогда будораживший литературную общественность своими документальными книгами, стоял тихий, понурый… К стене придела прильнул плечом Эрнст Неизвестный. Я вспомнил, как однажды на Манхэттене, направляясь в Сохо в мастерскую Неизвестного, я встретил Льва Додина, знаменитого питерского театрального режиссера. Додин с удовольствием принял мое приглашение, и мы отправились вместе к Неизвестному. Увиденное в мастерской взволновало Додина, что явно пришлось по душе хозяину мастерской – приглашение повторить визит тому свидетельство…

Лица, лица, лица. Необычайно красивые лица в приглушенно-вечернем свете церковного придела… Каких великолепных представителей людской породы вобрала в себя эмиграция!

* * *

Эмиграция – нелегкое испытание. Эмиграция задает вопросы и требует быстрого ответа и решения. Промедление стоит дорого, а то и всей жизни. Судьбы многих эмигрантов прошли передо мной: удачные и неудачные. Но есть одна судьба, на мой взгляд, уникальная. Надежда Семеновна Брагинская – мой давний и верный товарищ – оказалась в эмиграции, как в западне. Пушкиновед с прекрасной репутацией, остроумная, душа компании, мягкий, отзывчивый человек, в преклонные свои годы она оказалась под властью болезни. Врачи опускали руки – слишком суров диагноз сердечного заболевания. Продлить биение сердца могло только чудо…

Теперь о чуде. О том, как непостижимая разумом теорема Лобачевского о пересечении параллельных линий проявляется в жизни.

* * *

Кафедра славистики Колумбийского университета пригласила меня на встречу со студентами по инициативе слушателя университета, сына моего покойного друга, человека остроумнейшего и очень доброго, Якова Кипринского-Кипермана. Собралось человек пятьдесят молодых людей. Кто разлегся на полу, кто на подоконнике, кто сидел по-турецки, в обнимку с подружкой, точно на пленэре. Поначалу это смущало, потом я приноровился, вольно вытянул ноги, откинулся на спинку кресла и сунул руки в карманы. Разговор пошел веселый, непринужденный. Особенно донимал меня вопросами молодой человек с тонким белым лицом под небрежной шапкой вороных волос. Продолговатые «газельи» глаза смотрели умно и печально. Его звали Юлием, по образованию – юрист. Разговаривая по-русски без малейшего акцента, он тем не менее был американцем, далекие предки которого перебрались из России в Новую Англию в середине прошлого столетия и занимались юриспруденцией из поколения в поколение. Русский язык Юлик выучил из уважения к предкам. Его большая квартира в центре Манхэттена, у Центрального парка, свидетельствовала о солидном достатке наследника доходных профессиональных традиций. На самом деле Юлик был далеко не богат – как юрист он не практиковал и все свое время посвящал эпикурейскому наслаждению в кругу друзей-лоботрясов, сочинению стихов и писанию музыки…

Вернусь к теореме Лобачевского.

Юрист жил и наслаждался в Нью-Йорке, понятия не имея о Надежде Брагинской, что жила и страдала в Ленинграде. Их судьбы развивались в параллельных, непересекаемых плоскостях. К тому же Надежда Брагинская по возрасту годилась Юлику в матери, а то и в бабушки.

И вдруг, спустя несколько лет после моего знакомства с Юликом, я узнаю, что Надежду пригласили в Америку. И пригласил ее Юлик, которого во время его случайного туристического наезда в Ленинград покорила своим знанием пушкинской России лектор Надежда Брагинская, – так была доказана теорема Лобачевского. Поселив гостью в своей великолепной квартире, Юлик вспомнил о своей профессии юриста и стал добиваться льгот – медицинских и социальных, – которые предоставляет эмигрантам Америка. Но при условии – гостья превращается в эмигранта. В противном случае она возвращается домой, в Россию, где в это время бушевала великая смута. Грянувший сильнейший сердечный приступ решил вопрос.

Надежду прооперировали. Западня захлопнулась – врачи категорически возражали против ее возвращения, учитывая состояние медицинского обслуживания в эту пору в России.