Возвращение домой

Он шел впереди нее, пригибаясь под гнущимися к земле, тяжелыми от желтовато-коричневых плодов ветвями. Где-то в деревьях пел дрозд. Притаившаяся в своем укромном, заросшем кустарником уголке хижина грелась на солнышке. Эдвард поднялся по ступенькам, вставил ключ в замок, открыл дверь и зашел внутрь. Джудит последовала за ним.

Они стояли почти плечом к плечу в тесном пространстве между двумя топчанами, стоящими у противоположных стен. В закупоренном долгое время домике все еще не выветрился приятный запах креозота, но было жарко и душно, отдавало затхлостью. Вокруг лампы-молнии, свисавшей с центральной потолочной балки, жужжала огромная муха, один из углов был заткан громадной паутиной, утыканной мертвой мошкарой.

– Фу-у! – скривился Эдвард и принялся открывать окна. Деревянные рамы слегка повело – здесь требовалась мужская рука. Муха вылетела на волю в распахнутое окошко.

– А с паутиной что будем делать? – спросила Джудит.

– Снимем.

– Чем?

Эдвард пошарил в глубине ящика из-под апельсинов, и в конце концов у него в руках оказались половая щетка и замызганный мусорный совок.

– Время от времени нам с Афиной приходилось подметать тут пол, – сообщил он.

Сморщившись от отвращения, она наблюдала за тем, как он ловко управился с паутиной и ее ужасными жертвами, собрал все в совок, затем вышел за дверь и вытряхнул его содержимое на землю.

– Что еще? – спросил он, вернувшись.

– По-моему, это все. Мышей не видно. Птичьих гнезд тоже. В одеялах дырок нет. Пожалуй, окна не мешало бы помыть…

– Этим ты и займешься в один прекрасный день от нечего делать.

Он сложил совок и щетку обратно в импровизированный комод и присел на одну из коек.

– Можешь поиграть в «дочки-матери».

– А ты играл?

Она тоже села – на другом топчане, напротив него, их разделяло совсем узкое пространство. Как будто они сидели в каюте корабля или в купе третьего класса.

– Я имею в виду – здесь…

– Только не в такую ерунду. У нас все было по-серьезному, костры жгли и прочее. Чистили картошку и варили ужасные обеды, которые почему-то всегда казались бесподобными. Колбаски, бараньи отбивные, свежая скумбрия, если мы ловили рыбу. Но мы были бездарными поварами. Никогда у нас не получалось как надо – или сыровато, или сгорело до углей.

– Чем еще вы занимались?

– Да ничем особенно. Так, невинные забавы. Самое лучшее было – спать в темноте с распахнутыми дверями и окнами, слушая ночные звуки. Холод порой бывал просто собачий. Однажды ночью грянула гроза…

Он был так близко, что, протянув руку, она могла дотронуться до его щеки. Его гладкое лицо загорело до медного оттенка, руки покрывал нежный золотистый пушок, глаза были такого же голубого цвета, что и хлопчатобумажная рубашка, на лоб падал белокурый локон. Она сидела, тихо радуясь, ничего не говоря, упиваясь его красотой, слушая его голос.

– …Молния прорезала небо. Той ночью корабль потерпел крушение, около Лендс-Энда, мы видели в небе вспышки и думали, что это кометы.

– Как странно…

Их глаза встретились. Он сказал:

– Милая Джудит, ты стала такой очаровательной. Ты знаешь об этом? Я правда скучал по тебе.

– О, Эдвард…

– Я бы не стал говорить такого, если бы это не было правдой. И по-моему, самое приятное то, что мы сидим тут вдвоем и нам никто не мешает.

– Я хочу что-то сказать тебе, – промолвила она.

На его лице вдруг появилось тревожное выражение.

– Важное?

– Думаю, что да. Для меня.

– И что же?

– Короче… это о Билли Фосетте.

– А, старый козел. Не говори только, что он опять поднял голову.

– Нет. Он ушел. Исчез навсегда.

– А если подробнее?

– Ты был прав. Ты сказал, что мне нужен толчок, и это произошло. И все переменилось.

– Расскажи мне.

И она рассказала: об Элли и о злосчастном происшествии в кинотеатре; о том, как девушка сквозь слезы призналась во всем Уорренам и ей; о негодовании мистера Уоррена и об их визите в полицейский участок с целью возбудить дело против Билли Фосетта за непристойное поведение и приставание к девушке…

– На все потребовалась уйма времени: бюрократическая машина работает крайне медленно. Но дело сделано.

– Отлично! Давно было пора воздать по заслугам этой дряни. И что теперь?

– Думаю, дело будет рассматриваться на ближайшей сессии суда в Бодмине.

– А пока он мучается ожиданием. Страх не позволит ему теперь лапать девчонок.

– Это дало мне силу, вселило в меня уверенность. Я больше не боюсь.

Он улыбнулся:

– В таком случае…

Он положил руки ей на плечи и, подавшись вперед через разделяющее их небольшое пространство, поцеловал ее в губы. Нежный поцелуй, который тут же сделался страстным, но на этот раз она не пыталась отпрянуть, уклониться от Эдварда, потому что единственным ее желанием было угодить ему. Она раскрыла губы, и каждый нерв словно пронизал электрический ток, каждая клеточка тела вдруг переполнилась ощущением жизни.

Он встал, обнял ее, поднял на руки и уложил на топчан, где она сидела. А сам сел рядом, подложил ей под голову подушки, откинул волосы с ее лица и начал расстегивать перламутровые пуговки у нее на платье.

– Эдвард… – прошептала она чуть слышно.

– На этом любовь не кончается, это только начало любви…

– Я никогда…