Возвращение домой

– Я знаю. Зато со мной это было раньше, я научу тебя.

Он осторожно спустил с ее плеч платье, а потом и белые атласные бретельки ее лифчика, и она почувствовала, как ее обнаженной груди коснулся прохладный воздух. Он наклонил голову и зарылся лицом в лежавшую перед ним мягкую плоть. И ей ничуть не было страшно, наоборот, на нее снизошел покой, и в то же время накатило упоение; она взяла его голову в ладони и заглянула ему в лицо.

– Я люблю тебя, Эдвард. Хочу, чтобы ты знал это сейчас…

А потом для слов не было уже ни времени, ни возможности, слова стали просто не нужны.

Жужжание. На этот раз не муха, а гигантский шмель, опьяненный нектаром. Джудит открыла глаза и стала смотреть, как он медленно ползет по узкому осмоленному потолку и наконец останавливается, добравшись до пыльного оконного стекла.

Она пошевелилась. Рядом на узком ложе лежал Эдвард, подложив руку под ее тело, ее голова покоилась на его плече. Она повернула голову – его блестящие глаза были открыты и пугающе близки, она даже могла разглядеть в радужной оболочке такое множество оттенков синего, как будто глядела на море.

Он спросил очень тихо, очень спокойно:

– Все хорошо?

Она кивнула.

– Не чувствуешь себя разбитой, обиженной, израненной?

Она покачала головой.

– Ты была необыкновенна.

Она улыбнулась.

– Как ты теперь себя чувствуешь?

– Тянет в сон.

Она положила руку на его обнаженную грудь, почувствовала ребра под упругой загорелой кожей. Спросила:

– Который час?

Он поднял руку и посмотрел на часы:

– Половина четвертого.

– Так поздно…

– Поздно для чего?

– Мне показалось, мы тут пробыли всего какое-то мгновение.

– Как любит говорить Мэри Милливей, когда приятно проводишь время, оно летит незаметно. – Он глубоко вздохнул. – Пожалуй, нам пора собираться. Нужно показаться на пляже, а то нас замучают двусмысленными вопросами.

– Да. Наверно. Я понимаю.

Он поцеловал ее.

– Полежи еще немножко, у нас есть еще время. Подними-ка голову, я высвобожу руку… затекла.

Он высвободился и сел, повернувшись к ней спиной. Натянул рубашку, трусы, потом брюки; встав, заправил рубашку в брюки, застегнул молнию и пряжку ремня из переплетенных кожаных полосок. В саду за открытой дверью ветерок колыхал ветки яблонь, и на бревенчатых стенах домика дрожали тени. Джудит услышала пение дрозда, далекие крики чаек, издалека донеслось фырканье автомобиля, поднимающегося в гору из деревни. Эдвард вышел за дверь, выудил из кармана брюк сигареты и зажигалку. Джудит повернулась на бок и стала наблюдать за ним; закурив, он оперся плечом о деревянный столб маленькой террасы, и она подумала, что со спины он ни дать ни взять иллюстрация к какому-нибудь из малайских рассказов Сомерсета Моэма. Слегка растрепанный, с босыми ногами и взъерошенными волосами, с наслаждением затягиваясь сигаретой, он смотрелся необычайно богемно. Так и кажется, что сейчас из джунглей (из сада) выйдет крадучись соблазнительная смуглянка в саронге и змеей скользнет к нему в объятия с любовным лепетом на устах.

Эдвард… Она почувствовала, как губы сами собой растягиваются в улыбке. Назад пути не было. Они сделали решающий шаг, и она стала принадлежать ему в самом полном смысле слова, была им выбрана, им любима. Теперь они – пара. Чета. Когда-нибудь где-нибудь они станут мужем и женой и будут вместе всегда. В этом не могло быть ни малейшего сомнения, и так хорошо было знать, что впереди их ждет так много. Мысль о связанных с совместной жизнью традиционных ритуалах: предложения, помолвки, свадьбы – отчего-то ни разу не пришла ей в голову. Все это казалось лишь данью условностям, неважными и практически ненужными аксессуарами, потому что она чувствовала себя так, будто они с Эдвардом, как язычники, уже поклялись друг другу в верности.

Джудит зевнула и села на топчане, потянулась за трусиками и лифчиком, подняла с пола платье. Она натянула его через голову, застегнула пуговицы и подумала, что неплохо бы причесаться, но у нее не было гребешка. Эдвард, покончив со своей сигаретой, выбросил окурок, развернулся и возвратился к ней. Он снова сел, и они опять оказались друг против друга, как час тому назад – век назад, целую жизнь назад.

Она молчала. Немного спустя он сказал:

– Теперь нам действительно пора.

Но она не хотела уходить прямо сейчас. Так много нужно было сказать.

– Я правда люблю тебя, Эдвард. – Это было самое важное. – И наверно, всегда любила. – Так чудесно, что можно наконец произнести эти слова, что нет больше необходимости стесняться и таиться. – Словно все мечты вдруг сбылись. Не могу себе представить, что можно любить кого-то, кроме тебя.

– Но ты будешь.

– Да нет же! Ты не понимаешь, это невозможно.

– Нет, ты еще будешь любить других, – повторил Эдвард. Он говорил очень мягко и добродушно. – Теперь ты взрослая. Уже не девочка, даже не девушка. Восемнадцать лет. У тебя вся жизнь впереди. Это только начало.

– Я знаю. Начало нашей любви, начало жизни с тобой.

Он покачал головой:

– Нет, не со мной…

Какое-то недоразумение.

– Но…