Возвращение к людям

Повезло, знаешь, наткнуться сразу после всего на разбитый фургончик, а там несколько ящиков с огненной водой, как твой друг выражается! Ну да огненная или нет, да только сидел я возле неё не помню сколько, но осилил всё! Думал, всё одно — помирать, так хоть упиться напоследок. А вышло, что жив остался… Я ведь ко всем приставал, всё угощать норовил, пузырек да стопочку, ну вот и приклеилось. Если б не этот потомок Чингачгука, — он сделал шутливый жест в сторону невозмутимого индейца. — Там бы и остался.

Он к жизни и вернул. И не только меня. Ну, а тебя как прозвали?

— Дар.

— Это как? В смысле, какой?

Пузырь недоумённо меня разглядывал, уперев руки в бока. Я пожал плечами:

— Это имя. В смысле, так меня зовут.

— Ну и имечко? Так и прозвища не надо! А что, Сова ещё тебя никак не окрестил?

Вернувшийся индеец вмешался в наш разговор:

— Нет. Мой друг охотник из города и предпочитает то имя, которое носил до

Того дня. Придёт время, и он поймёт, что пора заводить другое. Так же, как придёт время и для тебя. Пузырь — не самое подходящее прозвище, но другое надо заслужить. Вы оба к этому ещё пока не готовы.

Пузырь смешливо склонил голову:

— Ой, ли? А нам оно надо? Это ведь ты только у нас такой, не от мира сего… Правда, у тебя появились последователи, тоже птичьи да звериные клички предпочитают. А остальным и так сойдёт. Ладно, — он стал серьёзным.

— Я ведь по делу подошёл, а не просто так. Ты что принёс?

Сова указал головой на меня:

— Я — нет. Дар пришёл с товаром.

— ?

Я молча снял мешок со спины. Заметив, как я достаю из него ножи, куски ткани и что-то небывалое для остальных, возле нас мигом образовалась толпа, жадно рассматривающая наши богатства. Мне стало не по себе, ещё полгода назад эти люди даже представить себе не могли, какой ценностью станут подобные предметы. А я был их владельцем по счастливой случайности… Я шепнул Сове на ухо:

— Чувствую себя белым торговцем на какой-нибудь фактории дикого запада…

— А кровожадные дикари отдают все свои драгоценности за блестящие и яркие безделушки? — в тон мне ответил Сова. — Не казнись! Это новые времена…

Ты хочешь, что бы твои женщины не голодали? 3начит, научишься и торговать.

— Там только одна моя…

Сова многозначительно на меня посмотрел, и я потупился… Что скрывать, желание обладать рыжеволосой красавицей стало посещать меня все чаще, и всё труднее становилось это скрывать. Ната, замечающая все нюансы моего состояния, однажды ночью просто и прямо спросила меня об этом. Я буркнул что-то, попытавшись уйти от ответа, но маленькой мудрой женщине не так просто было навешать лапшу на уши. Она развернула моё лицо к себе и твёрдо произнесла:

— Только не лги мне… милый. Даже Угар, и тот скалит зубы, когда видит, как ты бледнеешь, когда касаешься её случайно рукой. А я могу тебе назвать точное число тех секунд, когда ты посматривал в сторону её постели. Или этого уже не было, в прошлом? Ну, как?

— Что ты от меня хочешь? Да… хочу. Теперь можешь перебираться к ней и вести разговоры на тему мужской неверности в условиях совместного проживания.

Ната лукаво усмехнулась:

— Не-ет… Тут места больше. И о чём мне говорить с ней? Линка и так всё знает, не слепая. Спасибо, что меня не гонишь… совсем, а только к ней.

Я резко повернулся и заключил её в объятия.

— Ната, прости меня… не уходи. Ну, хочу я её, да. Врать, изворачиваться перед тобой не стану. Я же мужчина, и это — естественно. Пойми ты меня, мы живём вместе, я вижу её так же часто, как тебя, иногда… почти обнаженной.

Она красивая, ты это не можешь отрицать. Но ведь я ни разу не дал тебе повода меня ревновать! Что там я испытываю, это во мне. Это ясно? И давай спать…

Ната подпёрла подбородок и, вовсе не собираясь меня отпускать, задумчиво произнесла:

— Да, да… Знаем. Как мужик новую девочку увидел, так всё — вынь да положь. И ты, моя радость, не исключение. Одно только и утешает — привыкла я к ней, что ли… Вроде и не ревную. Да ты удивлённые глазки не строй, сам говорил, что притворяться не любишь и у других того не терпишь. Вот и будь естественным. Ну и что мне делать, — она продолжала, слегка улыбаясь.

— Если я в один прекрасный момент увижу, как на моём месте вы оба в обнимку лежите?

— Этого не будет.

— Будет, Дар, — она внезапно стала серьезной. — Будет. Ты не волнуйся, со мной можно говорить об этом. А с ней — пока нет. Я не хочу, чтобы между нами был обман. Ты честен, и это пока успокаивает. Но ничего не решает.

Лежать в твоих объятиях и чувствовать, что ты представляешь на моем месте другую — это невыносимо!

— Я не представлял другую. Но я не знаю, что делать, Ната… Ты очень, очень дорога для меня, и никто тебя мне не заменит. А это… Может быть, она уйдёт от нас в посёлок, и тогда всё успокоится само собой. Но сказать ей, чтобы она уходила… я не могу. Кто там её ждёт? Здесь я за неё спокоен.

— Только за неё?

— Не только. Не цепляйся к словам. За вас обеих.

— Эх, Дар, Дар… — Ната прижала мою голову к себе. — Все вы, мужики…

Пообещай мне, что ничего не будет, пока я сама тебе не скажу…

— Что скажешь?