Возвращение к людям

— Молчи, молчи… Элина, она все слышит и тоже чувствует. Но она не я, она

— девушка, Дар. Девочка… Понимаешь это? Пусть всё идёт само собой. И, кто знает…

Я попытался высвободить голову, удивлённый безмерно её словами, но Ната крепко прижала её и не желала больше говорить на эту тему.

… Всё это молнией промелькнуло в моих мыслях, после взгляда Совы. Я повернулся к щуплому и хлипкому на вид мужичонке тычущему мне в руки какой-то предмет:

— Ты это, давай менять! Давай! Я мешок с плодами, а ты мне нож! Вот этот, с большой ручкой!

Сова еле заметно мотнул головой. Я отрезал:

— Нет. Мне еды не надо. Либо шкуры, либо снасть.

— Какую снасть?

— Для рыбалки! Мне нужна сеть!

Народ раздосадовано заохал и, не скрывая вожделения, начал расходиться.

Остался один, с хмурым взглядом, весь седой и со скрученной правой рукой.

Он долго и внимательно изучал ножи и, выбрав пару самых, по его мнению, лучших, хриплым голосом произнёс:

— Вот эти. Два крючка. Сеть.

Я весь вскинулся:

— Что? Два крючка? Ты что, совсем?

Сова резко и настойчиво дёрнул меня за рукав:

— Соглашайся, — он негромко шепнул мне на ухо. — Крючков мало. Я сам видел. Сетей нет совсем. А для него, они главное, чем он может добыть пищу. Он не охотник. Отдай ножи.

Я вздохнул. Старик терпеливо ждал. Мне сложно было понять всю систему ценностей этого мира. Отдать два первоклассных ножа за два убогих крючочка, плюс еще не виденную нами сеть — это казалось верхом коммерческого несовершенства… Сова еще раз кивнул головой.

— Да… Ну и… Ладно. Бери.

Тот протянул мне два крючка, завернутых в кусочек тряпицы, и спрятал в складках своего рванья мои ножи. Я проводил его фигуру тоскливым взглядом и, уже не скрывая возмущения, спросил у индейца:

— Ну, знаешь! Это что, честно? Два паршивых крючка, которым цена…

— Цена? Какая цена? Ты не в магазине, мой друг Дар. Ты там, где бывшие ценности не имеют своего значения. Что означает нож? Оружие, да. Им можно строгать, можно резать, можно и убить, если повезёт. А добыть еду им можно? Сколько крючков ты сумел им выстругать? А сколько рыбы ты еще поймаешь на те крючки? А еще сеть — старик честен и сам принесет ее к нам.

Нет, друг мой, ты совершил хорошую мену. У тебя не было крючков, теперь есть. Значит, будет и еда, если ты не все еще выловил из своего озера в городе. А ножи у тебя остались… Так?

— Так…

Я обменял третий нож на хорошо выделанную шкуру, непонятного мне зверя, решив не уходить отсюда со своим же товаром. Да и шкура была очень мягкой и приятно грела руки. Я подумал, что моим девушкам будет из чего сшить себе головные повязки для холодов. Банки забрали две женщины, принёсшие взамен туесок с мёдом. Я сначала не поверил своим глазам — какой мёд? Но, попробовав, убедился в их правоте. Вкус был несколько странный, не совсем похожий на привычный, но мне понравился, и я отдал сок, не колеблясь.

Женщины тоже были довольны — они безумно хотели прикоснуться к благам безвозвратно прошедшей жизни. И сок символизировал собой эту тягу, тем более что по прошествии все большего времени, всё меньше оставалось вещей, подобных тем, которые окружали нас раньше. Я, покончив с торгом, осмотрелся — весь посёлок состоял, примерно, из пятидесяти, в полном беспорядке разбросанных тут и там, землянок, шалашей и навесов. Ничего не изменилось с тех пор, как мы пришли сюда в первый раз. Никакого порядка не соблюдалось: каждый жил, как бы сам по себе. Если всем здесь стал заправлять Святоша, то следов его деятельности видно не было. Но ослабленных, не в силах позаботится о себе людей, я не увидел. Все: и мужчины, и женщины имели какое-то подобие оружия приспособленного для охоты, собирательства плодов, рыбной ловли.

Меня обступили несколько женщин. Пузырь был прав и не прав одновременно: каждый новый человек возбуждал любопытство, у него стремились узнать, кто он и откуда, надеясь в этих расспросах что-то выведать о судьбе иных людей, которые могли оказаться поблизости в момент катастрофы. Но я ничем не мог им помочь. Впрочем, никто на такое и не надеялся всерьёз. На их лицах лежала неизгладимая печать страданий и лишений, тоска и боль, непривычные заботы и подстерегавшие их опасности. Они не искали защиты, здесь давно каждый полагался лишь на себя. Но нельзя было сказать, что никто и не помогал друг другу. Иначе бы они просто не смогли выжить…

— Тебя зовут Дар?

Ко мне обратилась молодая женщина с землистым лицом и косым уродливым шрамом, рассекавшим её щеку. Она держала в руках подобие лопаты и опиралась на неё при ходьбе, слегка прихрамывая при этом.

— Да.

— А я — Нина. Впрочем, можешь звать меня, как твой друг — Серая Чайка.

Может, он прав, и нам надо привыкать к этим кличкам? Не знаю… Я хорошо кидаю свою палку и сбиваю этих птиц на берегу речки. Никогда не думала, что стану есть мясо таких птиц, да ещё и сама стану их убивать.

— Кем вы были… до всего?