Возвращение настоящего

Всё же торопиться не стали. Вода из-под крана в бытовом отделении каюты вылетала шариками, поэтому помыться не удалось, пришлось смачивать водой какие-то узкие жёлтые ленты в барабанчике, ни дать ни взять – бумажные полотенца, и обтираться. Закончив ухаживать за Марьяной, Ренат нашёл в стенном шкафчике (оттуда повеяло холодом) какие-то банки, предложил вскрыть.

– Это консервы, наверно, хочешь есть?

– Нет, эти воррихо едят всякую гадость, как настоящие китайцы, лучше потерпеть.

– Ну, почему, не всё то гадость, что едят китайцы.

– Червяки и личинки не гадость?

– Жареные – очень даже ничего, главное, не будить воображение и научиться прислушиваться к желудку, некоторые червяки, а также кузнечики, саранча и даже сверчки очень калорийны.

На лице Марьяны отразились её мысли.

– Мерзость! Нет уж, я лучше картошечки жареной поем, с грибами солёными. Саранчу пусть азиаты едят… да эти их потомки – воррихо.

– Пусть едят, – согласился Ренат, с облегчением заканчивая одеваться. – Я бы сейчас тоже не прочь картошки жареной отведать… плюс кебаб из баранины.

– Я человек умеренных аппетитов, да и нам много чего нельзя есть.

– Ну да, ты же спортсменка. Хочешь, стих прочитаю?

– Давай.

– Женщине мало надо. Мужа – который рядом, Денег, цветов и ласки, Быт из восточной сказки. Только одно подводит – Быстро любовь проходит. Словом, надоедает! Вот она и рыдает, Хочет всё это снова. Стоит ли, право слово?

Марьяна покачала головой, бросая на него тот самый странный взгляд, в котором соединялись любопытство, ирония, недоверие и вопрос.

– Тебе не строителем надо было становиться.

– А кем? – удивился он.

– Поэтом.

– Наследство тяжёлое, – пошутил Ренат.

– Ах да, я забыла, ты говорил, что дядя твой занимается банным бизнесом, три года отсидел…

– Ну и что?

– Почему ты не в него?

– Вообще-то он неплохой человек, только очень деньги любит. Они его и губят. Я не вмешиваюсь в его дела, так получилось, что он попросил меня построить ему подземное убежище.

– Для воррихо.

– Я же не знал… да и он тоже. Идём к остальным?

Марьяна оттолкнулась от стоечки у лежака, прижалась к нему, спросила с неожиданной робкой игривостью:

– Ты… не бросишь меня?

– Где? – растерялся он.

– Там… здесь… везде. – Она улыбнулась. – Возьмешь меня в жёны?

– У меня много недостатков, – попробовал он отшутиться.

– Я компенсирую их своими достоинствами, – так же шутливо пообещала Марьяна, посерьёзнела: – Да или нет?

– Да! – сказал он.

* * *

Все уже находились в кабине управления, ждали только «гражданских», поглядывая на экраны, с которых в кабину лился призрачный лунный свет; в композиции твердь-море ничего не изменилось, и женщина по-прежнему поправляла волосы, и вереница мошек-людей всё так же медленно двигалась от храма к храму.

– Кажется, он закончил свои манипуляции, – сказал лейтенант, кивнув на оживившегося с появлением Марьяны Дебила.

Она заговорила с оператором.

– Он сменил программу резонанса. Теперь можно восстановить связь с каким-то… удивительно звучит практически по-английски – сентре коммандер, и прицелиться поточнее.

– Шансы? – спросил Морев.

Вопрос – ответ.

– Он не может оценить. – Марьяна помолчала, вслушиваясь в лепет пленника, сказала совсем тихо: – Может быть, один шанс из… тысячи.

По кабине прошло движение, хотя даже острый на словцо Синенко предпочёл промолчать.

– Что ж, поскольку других идей нет… – Морев изучающим взглядом прошёлся по лицам подчинённых, потом «гражданских». – Прыгаем?

Ответом было всё то же молчание.

– Всем товсь! Вперёд!

Дебил, прежде чем вдавить округлость пускателя, заискивающе посмотрел на Рената, и молодой человек улыбнулся ему в ответ, понимая чувства пленника.

На сей раз «прыжок в бездну времени» длился ощутимо долго.

Хронопутешественники несколько раз всплывали из бессознательного состояния и погружались в него вновь, пока наконец сила, давившая на голову, не отпустила их и они смогли вздохнуть свободно. Но пресс, сдавливающий грудь, не исчез. Лишь несколько мгновений спустя Ренат понял, что невесомости больше нет и они находятся в привычном для себя поле тяжести.

Все лежали на полу, кроме Дебила и Марьяны, оказавшейся у него на коленях. Начали шевелиться, озираться, подниматься на ноги.

Экраны не работали, четыре прозрачных столбика по углам панели управления пульсировали тусклым коричневым светом. Кабину заполнял свет аварийных красно-фиолетовых светильников, запрятанных в толще потолка. Откуда-то снаружи в кабину проникал неясный шум: звонки, тонкие всхлипы, похожие на вопли противоугонных автомобильных сирен, голоса, дробный стук.

Капитан Морев первым отреагировал на эти звуки:

– Сомов, Махлин, Корж – к двери! Автоматы на товсь! Марьяна, где мы?

Девушка сползла с колен оператора, начавшего подавать признаки жизни, легонько пошлёпала его ладошкой по щеке.

Дебил открыл мутные глаза, напрягся, впился глазами в табло на панели, пошипел сквозь зубы, пробежался пальцами по клавиатуре. Загорелись окошечки на пульте, прозрачные столбики окончательно погасли. Вместо них из панели вылез стеклянный бутон, сыграл световую гамму вспышками: фиолетовая – синяя – зелёная – жёлтая.