Возвращение троянцев

Напряжение собравшихся в этот момент достигло уже такого предела, что некоторые в зале расхохотались. Другие, напротив — помрачнев, умолкли.

— Так! Уже легче, — проговорил Одиссей. — Спасибо, Курий. Рабы, посмотрите, не загорелись ли где-то циновки или подстилки на скамьях. Ну, а с тобой что мне делать, Алкиной?

— Если ты вернулся и впрямь таким же могучим и отважным, царь Одиссей, то докажи это и выйди со мной на поединок! — воскликнул молодой человек. — Убить безоружного легко, а ты одолей меня в честном бою. Я не натянул твоего лука, но и ты не сделал этого, перепоручив это дело женщине. И сейчас тебе стрелять не пришлось: мясник поспел раньше. Ну что же, докажи свою силу!

Впервые за всё время лицо Одиссея залила яркая краска гнева. Он встал, сверкая бронзой доспехов, спокойно вскинул лук, натянул тетиву до отказа, и стрела, пройдя сквозь большую серьгу в левом ухе Алкиноя, вонзилась в деревянную опору потолка. Её оперение осталось торчать из круглой серьга, которая при этом едва не оторвала юноше мочку. Кровь алыми брызгами запятнала его хитон.

— На два пальца правее, и она была бы в твоём горле, глупец! — в ярости крикнул царь. — Драться со мной хочешь? Ну, давай! На мечах или на кулаках? Или как? Сказать по чести, я не прочь сделать из одного наглеца два-три куска! Эй, принести ему доспехи и оружие!

— Не убивай его, царь! — в отчаянии крикнула Меланто, по-прежнему стоявшая на коленях перед базилевсом.

— Ещё кто кого убьёт! — запальчиво крикнул Алкиной, переломив древко стрелы, пригвоздившей его ухо к деревянному столбу. — Это мы ещё посмотрим!

— Он убьёт тебя, можешь не сомневаться, глупый мальчишка! — спокойно повернулся в его сторону Гектор. — Ты не был на войне, и оружие для тебя — игрушка. А воин, не бывший в битве, драться по-настоящему не умеет. К тому же я двенадцать лет видел Одиссея в сражениях и знаю, что он стоит пятерых таких, как ты, даже и имей ты опыт. Ты наделал здесь столько пакостей, что убить тебя Одиссей двадцать раз вправе. Считай себя уже мёртвым!

Алкиной вновь вспыхнул, но тут его взгляд встретился со взглядом Одиссея, и краска залила щёки знаменитого задиры.

Какое-то странное смущение овладело им. Возможно, это был стыд, хотя Алкиною никогда прежде не случалось его испытывать, и он не смог понять, что с ним происходит. Однако молодой человек опустил глаза и проговорил:

— Если даже так, то всё равно лучше умереть, защищаясь. Я не баран для жертвоприношений.

— Да никто и не приносит тебя в жертву, — уже своим обычным голосом сказал Одиссей. — Ты не покушался на Телемака, хотя и был участником заговора, поэтому, согласно законам царя Приама, я, возможно, и не прав, не надо доспехов, рабы — я поспешил. А теперь, Алкиной, прежде чем я решу, что с тобой делать, ответь: ты взял Меланто в любовницы для того, чтобы она следила за царицей и доносила тебе обо всём? Так?

— Нет, — найдя в себе силы, молодой человек рассмеялся. — Это уже потом я понял, что её можно для этого использовать. Вернее, Лейод мне подсказал, но он этого уже не подтвердит. Я любовничал с Меланто потому, что она мне нравится, царь! У неё жаркие объятия и хорошее, крепкое тело. А то, что она нам доносила... Про покрывало-то она не рассказала, так что, может, ты простишь её?

Базилевс вздохнул и повернулся к жене. Пенелопа во время этого разговора подошла к нему и стояла позади скамьи, на которую Одиссей вновь опустился, справившись со своей яростью.

— Пенелопа, ты гневаешься на Меланто? — спросил он.

— Совсем нет! — поспешно ответила царица. — То, что она была угодлива с этими людьми, умеряло их раздражение, и они вели себя в нашем доме всё же более пристойно, чем, я думаю, могли бы. А моей тайны она не выдала, не важно, по какой причине. Я на неё не сержусь.

— Отлично! — воскликнул Одиссей, и его серые глаза вдруг весело заблестели. — Итак, я прощу тебя, Алкиной, и не прогоню с острова, если ты возьмёшь эту девушку в жёны. Согласен?

Молодой человек растерялся.

— Я? Её? Да... Отчего бы и нет? Но она — рабыня.

— Это поправимо. Меланто, с сегодняшнего дня ты свободна. Я могу закрепить это письменно, но, думаю, мои слова слышали достаточно людей. Алкиной, я даю за ней два сундука холстов, четыре кувшина масла и пять быков. А кстати, Пенелопа, от нашего стада осталось ли что-нибудь, или любезные гости сожрали его без остатка? Если так, то последней части приданого дать не смогу.

— Половину твоего стада мы сохранили, царь! — вместо закатившейся смехом Пенелопы Одиссею ответил мясник Курий. — Пастухи отогнали коров и быков подальше, в рощи, чтобы эти ненасытные женишки не добрались до них.

Одиссей кивнул:

— Очень хорошо. Итак, пять быков. Не так уж богато, но я и не скрываю, что я не самый богатый царь. Ну, так что, Алкиной?