Возвращение в Москву

С уборкой-то все понятно. Но вот с любовью, на которую, разумел Московцев, рассчитывала девочка Ритуся… Но вот с любовью, и прежде довольно чахлой, теперь как-то совсем разладилось, не получалось любви на пропылившемся и запятнанном диване в служебном помещении магазина. Одно пыхтение и трусливый хладный пот. И Ритусина всепонимающая сутулость – острые позвонки вдоль голой спины от несчастной низко склоненной шеи до озябшего, в синих гусиных пупырышках, копчика. Стыдоба. Стыдобушка.

Ах, Ирина, Ирина! Ах, суккуб! За что такое наказанье мирному искателю старинных библиотек?

Валентин вынужден был немного Ритусе приплачивать к ее уборщицким копейкам за потайное сидение в темной запертой лавке. Приплачивал, чтобы оправдать ее домашнее вранье, потому что торговки на барахолках получали больше. И это понимала даже Елена Львовна, пытавшаяся нежно и заботливо «вникать» в дела старшей дочери. Но каждый раз, доставая очередную купюру, Московцев вслух сожалел о канувших временах бескорыстия и в любви, и в сотовариществе.

Приплачивал он Ритусе, конечно же, не из невразумительной своей зарплаты, а из своих ранее считавшихся неправедными, а теперь ставших почти законными доходов. «Почти» законными, потому что спекулятивная торговля, которой он занимался всю сознательную жизнь подпольно, стала вдруг официально дозволенной и называлась нынче «частным предпринимательством» и «малым бизнесом».

– Малой бывает нужда, или, еще говорят, «надобность», – демагогически заявлял Московцев при случае, – известное отправление организма. И сколь часто и обильно вышеозначенную нужду ни справляй, пока еще никто, слава небесам, не догадался обложить это достойное мероприятие налогом. Иное дело этот ваш «малый бизнес»… Название для неприличных анекдотов… Как только объявишь себя «малым бизнесменом», так, не исключаю, помимо всяких там активов, пассивов, дебетов-кредитов и сальдо, всяких там «что было, что теперь, что будет, чем дело кончится», сразу станут учитывать количество тобою выпиваемого и съедаемого и каждое твое посещение сортира. Каждый невольный и робкий пук будут вменять, учитывать как улику. Каждое отправление, требующее уединения, будут считать бизнесом, сулящим левую прибыль. Уже ведь слепили некие таблетки, о которых по телевидению говорят: «Ваше мочеиспускание под нашим контролем»! И с них станется – будут контролировать, и облагать, и облагать… Пока не станет чем расплачиваться, помимо собственной кормы. И подставишь, если жить захочешь.

Одним словом, Валентин по-прежнему отрицал правомерность налогообложения как со стороны государства, так и со стороны тьмы тем мелких разбойников, будто крысы, в одночасье повылезших из всех потайных московских нор и расплодившихся без счета. Разбойников, которым с некоторых пор отдана была Москва в кормление кем-то многовластным и никогда – чур! – не называемым.

Разбойники с нерадивыми данниками обходились с изощренной, маниакально-сладострастной жестокостью. Ходили ужасающие слухи о непременных утюгах и паяльниках, которые применяются разбойниками далеко не всегда по прямому назначению. Между собою разбойники не ладили – «делили асфальт», как это называлось, то есть разделяли Москву на гнезда, на феоды. Нередко по Москве гуляли кровожадные ножи, свистели пули и гремели взрывы, и случайными жертвами междоусобных войн становились мирные обыватели, кровь которых мешалась с кровью павших героев усобиц.

Однажды поздним вечером и Валентина чуть было не подстрелили по случаю, когда он выбирался на поверхность из коммуникационного лаза, наведавшись в который-то раз в подземелье, что осталось от Сухаревой башни, – в Брюсово логово. Но пулю отвел то ли ребристый чугунный щит, то ли Брюсовы чары, то ли духи вольных букинистов. Вольных букинистов, что во множестве собирались на Сухаревской площади вокруг башни в далекие счастливые времена.

– …вашу мутер!!! – выразился перепуганный Валентин, когда пуля срикошетила от люка и с визгом ушла в сторону. – Вашу шлюху-бабку и вас самих! Чтоб отсохло у вас между ног само, если не отстрелят! – разошелся он не на шутку. – Чтоб кишки у вас двойным бантиком завязались! Лишай вам на задницу, ублюдки козлорылые! Чтоб вам кровавыми соплями подавиться! Чтоб на вас рогатый сблевал так, чтоб кожа облезла и чешуя выросла! Чтоб вам сдохнуть сей момент!!!

Ругайся не ругайся, но пришлось Московцеву, утомленному вылазкой в колдовскую, но оттого не менее грязную и вонючую подземную местность, пересидеть жестокое сражение в подземелье, словно в блиндаже, без глотка вина, без ломтя хлеба, без сырной корки – такая вышла неприятность. Поэтому, чтобы скоротать время и обмануть голод, а главное – алкогольную жажду, он пел. Пел под автоматные очереди и пистолетные выстрелы, тревожа подземное эхо.