Возвращение в Москву

Все в ярком, райские птички прямо-таки. Юлька втиснулась в нечто цвета фуксии (про «цвет фуксии» – это ее слова, естественно), в нечто, параметрами своими изначально (пока Юлька туда не втиснулась) напоминавшее футляр для зонтика с длинными петельками, которые оказались бретельками. Бретельки такие специальные, нарочито спадающие. Грудь у нее напоказ, и я, соотвтственно, любуюсь. И я, соответственно, изображаю злобного собственника, когда любуется кто-нибудь еще, – моя женщина.

– Дикарем был, дикарем остался, – комментирует Юлька, но в голосе ее неудовольствия я не различаю. – Юрка, совсем необязательно пялиться только на мое декольте. Посмотри, какой цветник! Одна Муся Парвениди…

– Тощая верблюдиха твоя Муся, – досадую я.

– Ничего не тощая, даже если и верблюдиха, – здесь я с тобой соглашусь. Просто ты злишься из-за пиджака.

Злюсь, да. Пиджак лиловый. Цвета наивного полевого колокольчика. Еще слава богу, не цвета молодой травки и в каких-то глупых косых зализах, который предполагался поначалу, – эксклюзивное творение психованного Фиры Кубина, Юлькиной новой симпатии из мира моды. Да, пиджак… Ну да здесь все такие пестренькие, и лица мужского полу тоже. Ужас! Красные, зеленые, желтые, розовые, цвета морской воды с брызгами пены и бахромой водорослей.

Юлька улизнула, пока я вертел головой. Ищи ее теперь. Ищу, что поделать. Раскланиваюсь направо-налево, сам не знаю кому отпускаю комплименты (кажется, совсем неудачные, судя по недоуменным и обиженным ответным гримасам) и ищу. «Средь шумного бала…»

Средь шумного бала вижу я супругу мою в обществе недостойном, то есть тет-а-тет с Пипой Горшковым. Он в чем-то чешуйчатом, с фалдами чуть не ниже колен.

Юлькин бокал на подоконнике растворенного окна. Она осунулась, не смотрит на Горшкова, но слушает. Слушает… Не уходит.

Окно, у которого они уединились, выходит на балкон, как почти все окна третьего этажа, где находится бальный зал. Духота, окна настежь. Выхожу на балкон, делаю вид, что не замечаю гомосексуальной галантной сцены, имеющей место у перил, сворачиваю влево, к тому окну, что меня интересует. Замираю в простенке, слушаю. Подслушивать я с недавних пор мастер.

– …Вы хотите, чтобы общество прознало о вашем… вашем, хм, подвиге? Неужели вы все еще верите в то, что материалы вашего уголовного дела похоронены в архиве? Уверяю вас, они у меня. В частности, результаты экспертизы, дактилоскопические исследования… Да что же я вас уговариваю! Вам ведь были отосланы копии, уважаемая. Хотите, пришлю еще? Нет? Вы, конечно, можете делать вид, что общество, к которому принадлежите, и в грош не ставите, но ваш новоявленный муж… Он, кстати, откуда взялся-то? Да еще так скоропостижно? Столь же скоропостижно, сколь сгинул первый?

– Не ваше дело, – огрызается Юлька, но голос дрогнул.

– Мое-с, мое-с. Вы моя подопечная, потому – мое-с. На носу зарубите. Можете, впрочем, и не говорить. Все равно узнаю в подробностях, так даже интереснее. Уже кое-что выяснил.

– Прекратите! Должен же быть предел! – протестует Юлька. Защищает меня, девочка.

– Ну что вы?! Неужто прекратить? Я вас уверяю, Юленька, вам будет страшно интересно услышать. Кстати, не обладая, признаюсь, информацией во всей полноте, допускаю, что моя интересная история будет для вас нова. Сенсационна. Так вот. Есть у меня один знакомый врач. Вы слушаете? Так вот, врач. Хирург. Неудачник. Бывает иногда полезен в делах, не подлежащих разглашению. Знаете? Бывают такие дела, от которых нашим доблестным правоохранительным органам одна головная боль. Я, из чувства почитания, избавляю от головной боли этих…

– Горшков, мне надоело. Что еще вам? – кипятится Юлька. Девочка моя, почему ты не уходишь? Он же, падла такая, провоцирует тебя.

– Ну-ну-ну! Я отвлекся. Слушайте же. Довольно давно, лет эдак двадцать пять назад, отбывал мой хирург срок на зоне, что под городом Можайском. Он уж выезжать собирался, когда привезли туда одного заключенного, да прямо в лазарет, и доктор мой его выхаживал. Очень, говорил, странное дело было… Уже уходите? Так, значит, моя дорогая, вы уверены, что ничего нового я вам не сообщу?

Я не вижу, но чувствую, что Юлька уходит. Сорвалась, не выдержала игры. Подонок смеется ей вслед.

– Бокал забыли, Юленька. Ха-ха-ха-ха…

Судя по голосу, по утробности смеха, он доволен. Он убедился в том, что Юлька прекрасно осведомлена о моем уголовном прошлом. Теперь он будет рыть дальше, до конца. Доктор? Хирург? Я помню такого, по имени Свищ. Первый мой наставник на зоне. Неужели он? Впрочем, не имеет значения кто.

Сейчас мне надо нагнать Юльку. Миную сладкую парочку. Они уж и штаны спустили – в экстазе, в поту – и ничего не видят вокруг. В балконных дверях сталкиваюсь с Горшковым. Автоматически отступаю, даю ему пройти.