Возвратный тоталитаризм. Том 2

Проблема диагноза и теоретического описания путинского правления и тем более его концептуального определения возникла не сразу. Даже после возобновления войны в Чечне, разгрома НТВ и «дела ЮКОСа» еще долгое время сохранялись иллюзии по поводу намерений Путина продолжать прежний курс рыночных и демократических реформ[211]. Так или иначе, но причины реверсного движения остаются непонятыми, все сводится к окказиональным обстоятельствам, главным образом к особенностям личности Путина, стилю его руководства. Более серьезные (институциональные) причины и мотивы реванша старой номенклатуры (в первую очередь силовых структур), интересы сохранения власти у новой правящей элиты, возглавляемой выходцами из тех же спецслужб и армии, остаются на заднем плане. Блокирует возможности такого понимания отказ в признании неудачи (институциональной) модернизации России, что, в свою очередь, требует развернутого объяснения.

Трудности концептуального определения заключаются прежде всего в том, что применительно к данному конкретному случаю (путинской России) требуется соединить задачи идеографического и номографического определения, описать режим в методологически строгих категориях, с одной стороны, и подвести полученное описание под общие типологические конструкции социально-политических процессов и систем, разработанных политологами в последние десятилетия ХХ века – с другой. Если первая задача не вызывает каких-либо особых затруднений (накоплен значительный массив данных о различных аспектах путинской политики в самых разных сферах общественной жизни, от армии и экономики до суда над деятелями искусства и блогерами, арестованными за «экстремизм» и «возбуждение ненависти к социальной группе сотрудников правоохранительных органов» или к чиновникам, к президенту и т. п.), то вторая – теоретическая характеристика нынешнего российского режима и общества, напротив, повергает исследователей в состояние растерянности и прострации, демонстрируя их аналитическую несостоятельность или беспомощность.

Многие политологи и экономисты (о публицистах сейчас не говорим) пытаются так или иначе квалифицировать сложившуюся систему господства, персонифицируемую Путиным. Этот ряд открывается понятиями «суверенная демократия», неофеодализм, гибридный режим

(то есть «сочетающий черты диктатуры и демократии»), «электоральная демократия», авторитарный режим, милитократия, корпоративное государство, «мягкий фашизм», фашизоидный авторитаризм, плутократический авторитаризм, клептократия, мафиозное государство и т. п. Число подобных определений (все чаще пейоративных) постепенно увеличивается, что говорит о неудовлетворенности исследователей имеющимися характеристиками путинизма. Расширяющееся в мире открыто негативное отношение к нашему национальному лидеру и сформированному им режиму уже нельзя спрятать или нейтрализовать отговорками о традиционной русофобии Запада. Такое отношение все шире проникает в российские СМИ и, соответственно, в публичное пространство

[212].

Дискуссии о том, является ли путинизм разновидностью фашизма или нет, начались примерно десять лет назад после объявления Путиным антизападного курса, усиления цензуры, традиционалистской и имперской риторики в выступлениях кремлевских политиков и СМИ, после войны с Грузией и нарастания конфронтационного тона в отношении к Украине. С аргументами за и против выступали многие известные политологи и публицисты – З. Бжезинский, А. Мотыль, Л. Люкс, В. Иноземцев, Т. Становая и многие другие[213]

. В последнее время на эти споры начала накладываться озабоченность многих аналитиков резким ростом крайне правых популистов в Европе и в США[214].