Читаем Возвратный тоталитаризм. Том 2 полностью

Напротив, доверие «первичного толка», аффективное, личностно окрашенное, охватывающее только ближний радиус действия, блокирует и подавляет способности к более сложным взаимодействиям. Оно ограничено и не передаваемо (по определению). Это отношения «мы / они», «свои / чужие», сохраняющие гетерогенность ценностно-нормативных систем и правил взаимодействия, их иерархичность (если брать вертикальный, властно-символический аспект социальной морфологии) или мозаичность (если рассматривать горизонтальные, локальные или сетевые отношения). Такого рода ячеистые структуры парализуют и язык, и мышление, и воображение, не допуская эволюции в сторону рецепции или создания более сложных структур[381].

Социализация

Особенности социализационных процессов в современной России заключаются в том, что первичное или базовое доверие к социальному окружению (к миру), складывающееся в семье, благодаря матери, относительно бесконфликтным, теплым и эмоциональным отношениям с ней, не распространяется за пределы ближайшего круга социального взаимодействия[382]

. Все опросы «Левада-Центра» начиная с 1989 года показывают, что именно с семьей связаны основные интересы, желания, ценностные ориентации и зоны доверия[383]. (С. Марголина пишет в связи с этой «деформацией» семьи и с особенностями социализации к противоречивой системе институтов о «советском матриархате как «равноправии в деструктивности» и «вечном пубертате советского мужчины»
[384].)

Первое распределение ролей примерно таково: сильная мать (аффективная привязка детей к ней и к узкому кругу первичных отношений в семье) – слабость отца (невыраженность достижительского образца, сдвиг ценностных ориентаций с профессии, работы, карьеры на другие, замещающие общие гратификации моменты: круг мужского общения с внутригрупповыми нормами признания, алкоголь, рыбалка, мужская компания и пр.). Значимость матери была и остается очень противоречивой: ее статус в семье был тем выше, чем большей была неудача отца во внешнем социальном (профессиональном) мире и дискредитация его авторитета. Отец обычно (наиболее распространенный тип семьи со средним образованием) – не столь значимая фигура, как мать, поскольку он и в советских условиях и в кризисные 1990-е годы не мог предложить сыну убедительной модели отложенного успеха, заслуженного благодаря отсроченному удовлетворению, накоплению профессиональных ресурсов, самодисциплине и упорству в труде.

Возьмем данные молодежного опроса, проведенного осенью 2006 года (N = 1800 человек, от 15 до 30 лет). Отношения молодых людей (обоего пола) с родителями заметно различаются: о взаимопонимании и самых близких отношениях с матерью говорили 52 % опрошенных в возрасте 15–19 лет (о конфликтных отношениях – 11 %); с отцами ситуация выглядит иначе: о близости и понимании заявили лишь 37 % (конфликтные отношения – у 10 %). Однако примерно у 15–16 % молодых людей этого возраста отцов либо нет, либо они длительное время не живут с семьей. (В среднем более четверти молодых людей (27 %) прожили всю жизнь или значительную ее часть без кого-то из родителей.) Неблагополучных (неполных) семей больше среди низкостатусных и малоимущих групп населения, занятых неквалифицированным трудом (там без отцов растут 21 %).

Основная причина конфликтов с родителями у юношей – учеба и работа, у девушек – распределение домашних обязанностей, бытовые проблемы. Иначе говоря, проблемы возникают именно при переходе от семейных к формальным институциональным отношениям, где перестают работать мотивация, нормы и вознаграждения, усвоенные в семье. Такие семьи не в состоянии дать молодому человеку технику методического самодисциплинирования, сдерживания себя, приучить его или ее к внутреннему самоконтролю, усидчивости, бережливости, ориентации на дальний результат (отсроченное вознаграждение), что является необходимым условием успешности в дальнем контуре институционального поведения. Без усвоения навыков бережливости, усидчивости, методического самоконтроля невозможно формирование ментальных структур рациональности, как содержательной, так и формальной. Слепое доверие («авось» вывезет) может работать только в небольших и слабо дифференцированных коллективах и общностях.

Перейти на страницу:

Все книги серии Либерал.RU

XX век: проработка прошлого. Практики переходного правосудия и политика памяти в бывших диктатурах. Германия, Россия, страны Центральной и Восточной
XX век: проработка прошлого. Практики переходного правосудия и политика памяти в бывших диктатурах. Германия, Россия, страны Центральной и Восточной

Бывают редкие моменты, когда в цивилизационном процессе наступает, как говорят немцы, Stunde Null, нулевой час – время, когда история может начаться заново. В XX веке такое время наступало не раз при крушении казавшихся незыблемыми диктатур. Так, возможность начать с чистого листа появилась у Германии в 1945‐м; у стран соцлагеря в 1989‐м и далее – у республик Советского Союза, в том числе у России, в 1990–1991 годах. Однако в разных странах падение репрессивных режимов привело к весьма различным результатам. Почему одни попытки подвести черту под тоталитарным прошлым и восстановить верховенство права оказались успешными, а другие – нет? Какие социальные и правовые институты и процедуры становились залогом успеха? Как специфика исторического, культурного, общественного контекста повлияла на траекторию развития общества? И почему сегодня «непроработанное» прошлое возвращается, особенно в России, в форме политической реакции? Ответы на эти вопросы ищет в своем исследовании Евгения Лёзина – политолог, научный сотрудник Центра современной истории в Потсдаме.

Евгения Лёзина

Политика / Учебная и научная литература / Образование и наука
Возвратный тоталитаризм. Том 1
Возвратный тоталитаризм. Том 1

Почему в России не получилась демократия и обществу не удалось установить контроль над властными элитами? Статьи Л. Гудкова, вошедшие в книгу «Возвратный тоталитаризм», объединены поисками ответа на этот фундаментальный вопрос. Для того, чтобы выявить причины, которые не дают стране освободиться от тоталитарного прошлого, автор рассматривает множество факторов, формирующих массовое сознание. Традиции государственного насилия, массовый аморализм (или – мораль приспособленчества), воспроизводство имперского и милитаристского «исторического сознания», импульсы контрмодернизации – вот неполный список проблем, попадающих в поле зрения Л. Гудкова. Опираясь на многочисленные материалы исследований, которые ведет Левада-Центр с конца 1980-х годов, автор предлагает теоретические схемы и аналитические конструкции, которые отвечают реальной общественно-политической ситуации. Статьи, из которых составлена книга, написаны в период с 2009 по 2019 год и отражают динамику изменений в российском массовом сознании за последнее десятилетие. «Возвратный тоталитаризм» – это естественное продолжение работы, начатой автором в книгах «Негативная идентичность» (2004) и «Абортивная модернизация» (2011). Лев Гудков – социолог, доктор философских наук, научный руководитель Левада-Центра, главный редактор журнала «Вестник общественного мнения».

Лев Дмитриевич Гудков

Обществознание, социология / Учебная и научная литература / Образование и наука

Похожие книги

Миф машины
Миф машины

Классическое исследование патриарха американской социальной философии, историка и архитектора, чьи труды, начиная с «Культуры городов» (1938) и заканчивая «Зарисовками с натуры» (1982), оказали огромное влияние на развитие американской урбанистики и футурологии. Книга «Миф машины» впервые вышла в 1967 году и подвела итог пятилетним социологическим и искусствоведческим разысканиям Мамфорда, к тому времени уже — члена Американской академии искусств и обладателя президентской «медали свободы». В ней вводятся понятия, ставшие впоследствии обиходными в самых различных отраслях гуманитаристики: начиная от истории науки и кончая прикладной лингвистикой. В своей книге Мамфорд дает пространную и весьма экстравагантную ретроспекцию этого проекта, начиная с первобытных опытов и кончая поздним Возрождением.

Льюис Мамфорд

Обществознание, социология