— Ты ему случаем не меч вручил? Из тех, что при твоём отце ещё ковались?
Увидев выражение лица Шуйского, победно улыбнулся и глянул на Голицына.
— Вот и выяснили мы, откуда сила у этого Афеева. А говоришь, Древней крови в нём нет. Ещё как есть.
Теперь нахмурился уже Шуйский. Взял со стойки пустой бокал, крутанул кран на громадный бутыли и наполнив вином, сделал глоток. Испытующе оглядел князей.
— Рассказывайте. Как глубоко он во всё влез?
Те переглянулись и Голицын пожал плечами.
— Спас жизнь Её Высочеству, участвовал в аресте графа Брезовского, а ночью штурмовал дома Чёрных. По сути, стал её ближайшим советником. А ещё, по слухам, вылечил царевича Алексея. И спутниками обладает интересными — драконом да камнем говорящим.
Внимательно слушавший его Оболенский, с лёгким возмущением добавил.
— А ещё благоволит Оттоманской Порте.
Во взгляде Шуйского появилась толика изумления, а разум сходу попытался как-то увязать отпрыска дворянского рода и давнего врага империи на Балканах, но в следующую секунду послышался голос князя Голицына.
— Это он Стамбул просто отказался жечь. Ратибор уже порывался туда добраться.
Кряжистый и напоминающий медведя владетель Сибири, досадливо крякнул.
— Сдалась тебе эта Порта? Не до османов нынче. Тут наше бы царство в порядке удержать.
Кавалергард огладил усы, а возмущения в его взгляде стало куда больше.
— Я обещал. Кем будет кавалергард, не сдержавший слово?
На Оболенского сразу же уставились две пары задумчивых глаз. Наконец Голицын решил уточнить.
— Кому ты обещал сжечь Стамбул, Твоё Сиятельство? И зачем?
Кавалергард прищурился, разглядывая проходящую мимо дворянку, что сопровождала в поездке своего отца и недовольно цокнул языком, увидев, как ту закрыла своими телами троица гвардейцев. Перевёл взгляд на Ярополка.
— Султану и обещал. Когда эта собака иноземная на меня голос возвысить решила.
Голицын иронично усмехнулся.
— Это после того, как ты из под стражи сбежал, а потом нашёлся в его гареме, посреди наложниц?
Тот ничуть не смутившись, поднял бокал.
— Пятьсот прекрасных дев, что собраны в одном месте — перед таким не устоял бы ни один настоящий кавалергард. Вот я и не сдюжил, поддался искусу женскому. Раз тридцать подряд, где-то и поддался. А потом янычары эти окаянные отвлекли.
Его собеседник кивнул.
— И ты их сначала раскидал, а потом заставил с собой пить. Императору лично пришлось явиться, чтобы всё остановить. Я вот только одного не понимаю. Гарем султану перепортил, личную стражу опозорил. За что ты ему ещё и столицу пообещал сжечь?
Оболенский смущённо отвёл глаза в сторону.
— Да он сказал, что мол, пока Стамбул стоит на месте, а династия правит, быть мне их кровным врагом.
Шуйский с Голицыным обменялись не совсем понимающими взглядами и снова испытующе уставились на кавалергарда. Тот же пытался подобрать верные слова.
— Понимаете… Некомфортно мне, когда целая страна в кровниках. Династия то у них громадная. Там этих потенциальных наследников тысяч десять будет по всей стране. Замучаюсь искать. А Стамбул искать не надо — он всегда на месте.
Симеон озадаченно хмыкнул, а вот Ярополк едва заметно качнул головой.
— Снова за дураков нас держишь? Ладно, не хочешь говорить, что у тебя там за дела с османами, так и не говори.
Кавалергард возмущённо вскинулся.
— Твоё Сиятельство, я тебе сейчас чистую правду сказал. При тех словах, сотни две свидетелей было из знати.
Продолжить диспут им не дал Шуйский. Рыкнул, сотрясая воздух и заставляя обратить на себя внимание.
— О другом нынче думать надо. Как нам малой кровью обойтись, да под гнёт чужой не попасть. Коли война гражданская закипит, этим ох как многие воспользоваться пожелают.
Ярополк скептически хмыкнул, оглядывая князя.
— Ты же первый и воспользуешься. Займёшь земли до самой границы с Цин, да объявишь себя Великим князем Сибирским с престолом в Красноярске. А там, глядишь ещё и Урал подомнёшь.
Во взгляде Оболенского тотчас блеснули странные искорки, а Симеон поплотнее запахнул полы громадной шубы, в которую был одет, несмотря на тёплую погоду.
— Сам знаешь, что сожрут такое княжество быстро. Узкоглазые сразу накинутся и давить начнут. Из Средней Азии ханы всякие полезут. Испанцам, опять же, Владивосток бы не помешал. Да и что я, брошу вас что-ли на растерзание? Смотреть стану, как древние семьи в крови топят, да режут, как свиней? Ты за кого меня принимаешь, Сиятельство? За дурня деревенского, двадцати годков от роду?
Ярополк изобразил на лице лёгкое смущение и промолчал. Сам Шуйский продолжил.
— Вот мести я алкаю, други мои. Желаю видеть, как корчиться будут те, кто меня в той тюрьме запер. Как станут они страдать. Как отправятся их семьи в изгнание. Любо мне такое видеть будет.
Оболенский взмахнул бокалом и собирался что-то сказать, но его опередил Голицын.