Я вот написал очень важный текст двадцать лет назад – так никто ничего не помнит! Я написал летом 1991 года о реформах, о том, что нам надо делать в экономике, о том, что делать нам, команде Гайдара, если мы войдем в правительство. Статья была опубликована, там все было написано: про рубль конвертируемый, приватизацию и так далее. Тогда ее читали, всем было интересно. А сейчас даже никто не помнит, что была такая статья! Ни один человек не помнит! А как это было важно тогда! Вот сейчас публицистику о том, как надо жить, о коррупции, – писать бессмысленно. Спроса нет! Но он появится. Достаточно быстро: через год-два. На серьезную публицистику и серьезные идеи. А сегодня его нет… Притом что у нас много талантливых людей. Мне, скажем, очень нравится, как пишет мой одношкольник Леня Радзиховский или Дмитрий Орешкин. Блестящие, умные, глубокие – и еще пишущие хорошо. А кто их читает, кроме меня и еще десятка читателей-писателей? И вот у меня дилемма: встать рядом с ними, и может, у меня получится не хуже, – или остаться в банке и заниматься тем, чем мне все-таки интересно заниматься? Ну хорошо, допустим, я ушел из банка и начинаю заниматься публицистикой.
– Вот, вот! Подошли к самому главному.
– Подошли. Но я чувствую, что это сегодня неактуально.
– Но из банка ты можешь уйти, есть на кого лавку оставить?
– Да ну о чем ты говоришь! Я тут давно суперактивной роли не играю. Из банка мне уйти очень легко. Только смысла нет…
– Ну почему? Ты бы мог медитировать, мог бы поехать в Ясную Поляну. Чтоб скандалить с женой, как Лев Николаевич, и чтоб она тебя заставляла переписывать текст, как ей надо.
– Скучно это.
– Чем ходить в банк каждый день, ты мог бы уехать на месяцок куда-то в ашрам или в монастырь, на гору взойти, как Моисей, и там поститься сорок дней. Может, тебе бы открылись какие-то каналы связи с космосом.
– Может быть. Но я как-то в это не верю.
– Ты, значит, как-то сильно застрял в этой нашей действительности.
– Я к этому отношусь совершенно спокойно. Я не жертвую всем своим временем ради банка. Я собираю живопись и трачу на это много времени. Я читаю. Я много езжу. Я свободен. Я сейчас делаю именно то, что мне интересно, и не занимаюсь тем, что мне скучно. Кстати, банком заниматься – интересно, это очень большая жизнь. Ты видишь все, что происходит вокруг тебя в экономике и политике, ты влияешь на это – это интересно. Согласись, человек всегда стремится увеличить свое влияние. Для этого есть разные способы. Тексты писать, в банке работать. Мне кажется, на уровне подсознания каждый из нас всегда стремится выбрать ту сферу, где он наиболее влиятелен. Сегодня можно писать о пути России или там о коррупции – но ты будешь невлиятелен. Вот есть блестящий публицист и мой товарищ Егор Гайдар. Кто сегодня слышит про Гайдара? Писать статьи – это с точки зрения влияния на жизнь сейчас неактуально. А банк – влияет на жизнь. Конечно, думая о том, чем мне заниматься, я интуитивно выбираю сферу, где я более влиятелен.
– Так ты, значит, хотел быть писателем в те времена, когда…
– …писатели были властителями дум. Конечно!
– Ну да, сейчас трудно так влиять на умы как это делал, к примеру, Трифонов. Сейчас слишком много писателей! Во времена Пушкина можно было в журнале тиснуть стишок – один! – и страшно прославиться. Мало было сочинителей.
– Да.
– Один стих – и вся читающая Россия не спит ночами, и Белинский с Гоголем бегут ночью поздравлять молодое дарование… В стране было – условно – десять поэтов и триста читателей.
– Вот я недавно беседовал с Ирой Прохоровой, это Мишина сестра, замечательная совершенно женщина. О поэзии. А я поэзией занимался всерьез. Критику читал, много стихов знал и знаю. У меня есть ощущение, что я, прочитав одно стихотворение, могу сказать: есть у человека дар или нет. (Хотя, может, это иллюзия.) Я говорю: Ира, я сейчас читаю всех подряд – и никого не вижу. Последний большой, на мой взгляд, поэт – это Нина Искренко. Толком ее стихов никто не знает, но все про нее слышали. Я ее читал и даже стихи перепечатывал для себя на машинке. Но она умерла. И теперь никого нет. Нету поэтов. Тогда Ира притащила десять книжек разных современных поэтов, которых она считает серьезными. И вот я поехал в Лондон, там у меня семья живет…
– Так оно, может, и лучше, по нынешним-то временам.
– Это связано только с образованием детей. В Англии мне делать нечего, я там сижу и читаю, сижу и читаю… Ну и пишу иногда. Про Прилепина я там писал. И вот интересно, как поэты в предисловиях про себя пишут! «Я вхожу в 400 лучших поэтов России», – пишет один. У них нет претензии быть великими. А по мне, быть одним из четырехсот поэтов, удобрять собой культурный слой – это не может быть целью жизни. Писать стихи – этим стоить заниматься, если есть большой дар. А стать «одним из» – очень провинциальное желание. Мы вообще становимся провинциальной страной.
– Становимся? А разве Россия не всегда была провинциальной?