– Это все вроде же хорошо? По теперешним временам?
– Трудно сказать, во что это выльется… Если этого ребенка как в пазл в какой-то вставить в коллектив, в среду, где он не будет выделяться, не будет считать себя царем человечества, – одно дело. А если он будет считать себя сильно умным, то, скорей всего, поглупеет годам к пятнадцати и вся его индигость уйдет. Это хрупкий материал такой…
– Это вы сейчас про внуков своих говорите?
– Про внуков и про других ребят, с которыми сталкиваюсь. В каждом классе таких сейчас по три-четыре человека… Они очень моторные, мешают другим заниматься. Хотя, может, это явление всегда было? Просто все было иначе: меня двор шлифовал, а теперь внуки сами взрослых шлифуют. Двор учил не преступать законов товарищества, не жадничать, я в итоге стал более или менее управляемым.
– А теперь двора-то нету.
– Нету…
– Спасибо Юрию Михалычу за точечную застройку!
– Ура!
Приложения
Приложение 1. Петр Авен. Мечтал стать писателем, но…
Банкир Петр Авен («Альфа-Банк») известен не только как спец по экономике и министр в гайдаровском правительстве – но и как человек, с детства мечтавший стать писателем.
Переквалифицироваться в литераторы он планировал, когда ему стукнет пятьдесят.
Deadline давно прошел. А воз и ныне, как говорится, там.
Человек, который может выполнить, пожалуй, любой свой каприз, – не смог реализовать главную мечту своей жизни.
Отчего так получилось? И на что тогда надеяться простым смертным? Вообще богатые над златом чахнут или радуются жизни не хуже нашего?
– Петр! Хочу с тобой поговорить как с писателем.
– Я-то как в писатели попал?
– Что значит – как? Я прекрасно помню твою историю про то, как твой отец тебя не пустил на филфак, а заставил получить «нормальную мужскую профессию» – экономиста. И ты всегда говорил, раньше, что как только тебе стукнет полтинник, ты бросишь банк и уйдешь в писатели. Я, честно говоря, в это простодушно верил, какое-то время. А теперь тебе пятьдесят четыре, и ты всё еще банкир…
– Ну… Я не писатель хотя бы потому, что не написал в жизни ни одной художественной вещи.
– Не написал – но ведь хотел бы? Мне кажется необычайно интересной эта тема: человек всю жизнь мечтал о чем-то, а когда это стало ему доступным, он вдруг отказался от своей мечты.
– Стоп, стоп. Я хотел заниматься публицистикой и, возможно, литературной критикой. Я не хотел писать художественную прозу.
– Как – не хотел? Не путай меня.
– У меня было ощущение, что я сочинить сюжет интересный не могу. Другое дело – публицистика.
– Ну это уже детали. Не очень важные. Особенно теперь, когда и fiction, и non-fiction соединились в один литературный поток. «Я помню чудное мгновенье – это fiction или non-fiction?» Хороший вопрос?
– Да.
– Поэзия как высшая форма литературы – она не fiction. Потому что как же придумать чувства? Хорошая поэзия имеет дело только с настоящими чувствами.
– Поэзию надо слушать – слушать, что диктует Бог. А не сочинять.
– И всё-таки. Меня таки волнует твое старое интервью мне же про то, что ты хотел уйти в писатели. Ты такой не один среди бизнесменов. Вот и твой коллега Кох с юных лет хотел стать писателем… Считая что эта профессия – единственно достойная для мужчины.
– Не единственная мужская, но одна из очень достойных профессий. В жизни мало чем есть смысл заниматься, и литература – одно из таких занятий. Так же, как и поэзия. Вот мне твой жанр, в котором ты пишешь, очень близок. Я бы занимался чем-то похожим – если б занимался. А еще мне очень близок из современных авторов, по жанру и вообще, – я с ним дружу, правда, – Витя Ерофеев. Витина книжка «Хороший Сталин» – художественная проза. С очень сильными элементами публицистики. С фантазией. Это мне близко. Это то, что я люблю читать.
– А что-нибудь типа «Он подошел к окну и задумчиво посмотрел вдаль», – сегодня такое, наверно, не катит.
– Это мне никогда не было близко. Такое у меня не получалось. И фантастику я не люблю. Меня в ней всегда очень смущала произвольность выбора. Я никогда не увлекался фантастикой, я не мог понять – почему автор именно это сочинил, именно это придумал? Эта произвольность, это отсутствие системы – такие вещи меня всегда пугали, фэнтези я не читаю. Единственное фэнтези, которое я по-настоящему люблю, – это «Мастер и Маргарита». И Гоголь, конечно…
– Про «Мастера…» Никита Михалков сказал, что этого уровня достигла книжка «Околоноля», приписываемая Суркову. Ты читал эту книжку?
– Слава Сурков – умный человек. А книжку умного человека, которого ты знаешь лично, интересно читать.
– У тебя нет сомнений в авторстве?
– Мне кажется, это Сурков. Мне кажется, там его мироощущение ярко выражено. Мне было любопытно читать, потому что мне любопытен Слава. Мы долго работали вместе, давно знакомы.
– Ну да, он же у вас работал, в «Альфе». Какого человека воспитали!
– Не, он сам себя воспитал.