Вот так надо устраиваться в жизни! Чтоб в молодости – скитания, путешествия, революции, аристократическое от нее бегство, утрата имений и особняков, и любовь, и прочая расхожая романтика, как будто взятая из дешевого дамского романа. А после – покой, райский климат, еще при жизни легкость и прозрачность, прогулки по набережной тихого чистого озера вместе с высохшими злыми иностранными стариками, с маленькими уродливыми собачками, тихое увядание, угасание в пятизвездном отеле, а в пятнадцати минутах пешком – ухоженное, уютное, все в кипарисах, сухое кладбище.
Если остаться в Montreux, вся суета быстро забудется, и сам не заметишь, как пролетят все оставшиеся тебе в этой жизни годы, – и из почти полного покоя ты незаметно переместишься в покой абсолютный… Начинаешь вникать и угадываешь: это будет остро и пронзительно, быстро, противно и легко – как стакан водки, залпом, после долгого воздержания.
Дмитрий Набоков. Папенькин сынок
Космополит петербургского происхождения, американский гражданин, считающий Италию родной страной, проводящий лето – на даче на Сардинии, зиму – в своем доме во Флориде, осень – в квартирке в горах над Montreux и которому все равно на каком языке говорить. Правда, ему немного досаждает бедный – против английского – выбор слов в итальянском: трудно выражать оттенки!
– Настоящей родины у меня нет, – говорит он. – Родина моя не географическая, а семейная, художественная, умственная. Я не чувствую, что нужно иметь корни, как американцы любят иметь roots. Это мне все равно. Я люблю быть на некотором расстоянии от окружающего, чувствовать себя немного иностранцем.
Это ему, надо признать, вполне удается.
В гонщики Набокова-младшего благословил великий отец – заядлый, как известно, спортсмен. Дело было в 1936 году. Молодой отец сделал годовалому сыну расхожий мальчиковый подарок: игрушечную машинку. Это была «рено», простенькая детская копия модели, придуманной для побивания мирового рекорда скорости. Мальчик стал играть, ему представлялось, что в кабине сидит отважный капитан Белов – персонаж одной отцовской книжки. И пошло-поехало. С того дня пролетело шестьдесят с лишним лет. Вы будете смеяться, но та машинка цела! Она имеет статус самой любимой и стоит на книжной полке в швейцарском доме Дмитрия Владимировича, занимая страшно почетное место среди множества игрушечных машинок, накопленных за долгую жизнь.
В три года Дмитрий получил еще один сильный подарок – на это раз уже не «рено», но «мерседес».
– Я спокойно съезжал на нем на мостовую, крутя педали, и папа за мной бежал спасать меня…
После Дмитрий купил себе аппарат посерьезней – «Триумф», привез его из Англии в Италию, попробовал выступать на гонках и, как он сам бесстрастно выражается, «увлекся этим делом». Он любит вспоминать, что был владельцем одного из первых экземпляров Alpha ТZ – гоночной версии Alfa-Romeo.
За тридцать лет автогонки изменились неузнаваемо, – как, впрочем, почти всё в сегодняшнем мире. Набоков вспоминает те наивные простые времена:
– Тогда не было реклам, не было наклеек, тогда человек или для фабрики гонялся, или на собственные средства. Мне удавалось даже иногда выиграть против фабричных гонщиков! Фабрика мне давала все больше и больше помощи, потому что они любили, что я выигрываю на их машинах.
Эти победы, одержанные в шестидесятые, подтверждаются коллекцией кубков. Они не все автомобильные, иные взяты за гонки на катерах. Интересовался он также альпинизмом и авиацией, но уж это чисто для себя, про призы там речь не шла. Высшее гоночное достижение Набокова было таково: лучший результат в Европе по итогам года (он точно не помнит, это был 64-й или 65-й) в классе «Гранд туризмо 160 °CС».
– То есть вы были чемпионом Европы?
– Нет. Я был победителем, самым быстрым. Но эти очки мне в зачет не шли – я ведь не европеец, а американский гражданин.
– Это вас огорчило?
– Нет. Я никогда на это не смотрел как на карьеру. Я никогда не стремился стать Шумахером… Это отдых. Вот как президент Ельцин, бывало, ездил рыбу ловить…
– Или как ваш президент занимался оральным сексом с Моникой Левински без отрыва от производства!
– Ну да… Он бы лучше с ней в гостиницу съездил, чем в своей конторе. Кеннеди, по крайней мере, имел Мэрилин Монро, а не эту…
Действительно это смахивало на хобби; Дмитрий гоняться гонялся, но уроки пения брал всерьез. И, оставаясь гонщиком, дебютировал на оперной сцене в 61-м – не с кем-нибудь, а с самим Паваротти! («Я его нечасто вижу, но очень уважаю».) А профессиональные гонщики в опере разве поют?
В какой-то момент он решил бросить пение, поскольку сам понимал, что с вокальной техникой у него не очень. Но его итальянские друзья нашли ему хороших учителей, разумеется дорогих. Набоков продал очередную гоночную машину, на которой только что пришел вторым в Триесте, так что было все-таки жалко, – и на вырученные деньги кинулся догонять своего дружка Паваротти.