ВПЗР: Великие писатели Земли Русской

Клиническая смерть

И вот после всего, когда с профессиональными гонками, с рисковой жизнью было покончено, пара некогда сломанных в мелких столкновениях ребер забылась (а в клубных любительских гонках на рожон лезть особенно и не дают), а самым страшным производственным риском была опасность сорвать голос, – Набоков разбился. Он попал в такую автомобильную аварию, что шанс выжить у него был чрезвычайно скромный. Сорок процентов его кожи было обожжено, да к тому ж он еще и шею сломал, ну и еще множество других повреждений.

– Колоссальная катастрофа! Вокруг меня раньше умирали люди, которые были менее обожженные, чем я тогда…

Это все случилось в конце 1980-го, когда он ехал на прием к дантисту. Вот буквально накануне вернулся из Парижа, где записывал для тамошнего радио оперу «Антоний и Клеопатра» (он там в одиночку спел все басовые партии), переночевал в привычном богатом отеле Montreux Palace, сел в «феррари», которую механик накануне пригнал из Лозанны, и поехал.

И вот на ходу, когда он мчался по трассе со страшной быстротой, или, как обычно в таких случаях записывают в протоколах купленные гаишники, «на скорости 50 км в час», у машины отваливается левое заднее. Она врезается носом в разделительный барьер, и впереди, в багажнике (ведь у «феррари» мотор, как у «запорожца», сзади) что-то взрывается. Машина загорается, он в ней.

– Я инстинктивно знал, какие меры принять: выключил немедленно бензин. Поставил на нейтралку и сначала тормозил, а после отпустил тормоз, чтоб дать машине развернуться и уйти с левого ряда. Я ясно думаю в такие моменты, я никогда не теряюсь, – вспоминает он тот давний случай. – Пробовал осторожно тормозить, пока машина еще слушалась руля. И притормозил трением и ударом о правый барьер. Остановил машину. Все горит вокруг меня, а обе двери погнуты, не отрываются. Отчаянной силой я выбил окно, вылез из машины – и прыгнул на землю, кувыркнулся, чтобы потушить себя, – и в этом прыжке сломал себе шею…

Я клинически умер. Я имел это странное явление белого туннеля, с огнем в конце – вы, может быть, читали о чем-то подобном. Я был вне тела… Это не было автогипнозом, потому что я мало знал об этом.

– Было страшно?

– Нет! Это было очень приятно. Облегчение, чувство, что скоро увидишь людей, которых любишь, – меня это манило… Это странная вещь, я почувствовал, что могу это своей волей остановить. Я откуда-то знал, что в моей власти выбирать – пустить себя в туннель, к этому желтовато-белому свету, – или остановить себя, пострадать, выздороветь и сделать то, что я еще могу сделать на этой земле.

– Вы так спокойно про это говорите! Это что, опыт человека верующего или…

– Знаете, мне родители предоставили совершенно свободный выбор. Меня учили истории религии… Но взгляды у меня совершенно агностические, я не принимаю формальных ритуалов. Мне кажется, что догмы вредны! К примеру, давно пора ограничить население некоторых африканских стран, а некоторые запрещают там презервативы и аборты. Да. А что разбиться можно – так это всякий гонщик знает. Сколько я страшных аварий видел! Это вообще спорт рискованный и опасный.

– Так вы, значит, в том туннеле решили вернуться с полдороги.

– Да… Это был тяжелый случай. Меня окунали в перманганат потассия (марганцовка. – И. С.) и потом соскребали сожженное мясо, чтоб инфекции не было. Это страшно больно, и даже морфин не помогал. Потом морфин стали чем-то заменять, чтоб я не привык к чему-то одному. Я ничего не мог – даже читать: глаза были искалечены. Даже радио слушать: слух и тот уставал. Очень близких людей у меня немного – может быть, дюжина… Когда у меня было это несчастье, они со всего мира приехали ко мне. Я люблю устрицы, люблю семгу – они приносили мои любимые вещи, чтоб подбодрить меня. У меня работал тот единственный орган, которым мы в обычной жизни слишком мало пользуемся, – мозг. За те десять месяцев, что я лежал в клинике, я написал в голове книгу. Это роман – о параллельных возможностях человека. Пока не напечатан, – я им недоволен и переделываю.

– Ваш мозг там имел много времени думать о причинах аварии, так? Что же это было?

– Кто-то вывинтил болты, вот колесо и отвалилось. Я машину не поставил на ночь в гараж, и это легко было сделать.

– И что, вы на ходу слышали стук, но не остановились посмотреть?

– Нет. Это внезапно случилось.

– Значит, подпилили. Если б развинчено! Вы б слышали.

– Вибрация, да, была бы… Но я ее не почувствовал! Хотя имею хороший слух на машины…

– Ну да, слух ведь у вас музыкальный.

– Как ни странно, еще у одного человека – у которого была машина той же редкой серии, с таким же, как у меня, пластиковым корпусом, для легкости, – случилась такая же авария, у него точно так же колесо отлетело.

– Это что, леваки так бьют буржуев? Тут у вас в Швейцарии полно картинок с Че Геварой, на стенках через трафарет штампуют.

– Я не думаю, что это политическое.

– Может, месть за что-то?