Читаем ВПЗР: Великие писатели Земли Русской полностью

ВПЗР: Великие писатели Земли Русской

Судьба помогла отцу в некотором роде и с «Лолитой». Он ведь хотел ее сжечь! Потому что художественная цель достигнута, психологическая проблема решена, он считал, что манускрипт никому не нужен, что опубликовать это невозможно… Мать остановила его, не дала сжечь рукопись. После издатели обещали денег, если он превратит Лолиту в мальчика или, по крайней мере, если Хумберт и Лолита поженятся. Но книжка вышла без изменений, ему повезло – он получил деньги и стал независимым.

Вы знаете, какая была главная причина их переезда в Монтрё? Очень трогательная: я в Милане заканчивал мое учение как оперный певец, и родители хотели быть недалеко от меня. Отец сам это сказал. Почему не в Италии? Италию он любил, но нельзя жить в Италии, если зависишь от телефона, от телеграфа, от почты, – там слишком много забастовок, слишком много затруднений политических.

Им нравилось, что Монтрё – это старый уголок древней Европы. Когда-то, в начале века, мамина семья приезжала сюда на летние каникулы…

Родители жили в отеле, потому что отца вообще собственность не интересовала, – после того как в свое время он обладал безграничной собственностью [в России].

Он много работал, он целый день – с перерывами – писал. Но никогда не забывал провести какую-то часть дня с мамой или со мной, поделиться своими впечатлениями, пошутить.

У него была собственная версия компьютера. Он боялся электричества, не любил электрических приборов – но ему нужно было как-то переставлять текст, пока он писал. Так он писал на карточках, на них были готовые блоки текста, он держал их в коробках из-под башмаков и мог переставлять вручную. Это соответствовало в некотором смысле передвижению блоков текста на экране. Картонный компьютер!

Я помню детство… Как бы отец ни был углублен в книгу, которую пишет, он находил время заниматься мной: он научил меня разным спортам, – теннису, футболу, он на плечах возил меня в море, выдумывал песенки и стишки для меня… Я – единственный человек, который имел уроки русской грамматики от Набокова. В моем раннем детстве, когда мы жили в Берлине, потом в Париже, в условиях очень неверных – неизвестно, что будет дальше, куда поедем, куда война пойдет, что будет с Европой, с Америкой, – ему удалось создать куколку, как у бабочки, вокруг меня. Которая дала мне то ощущение благости, и покоя, и радости, какое они имели при большом богатстве в молодости, – но после, в моем случае, уже без всякого богатства. Я не чувствовал себя бедным ребенком, у меня было множество игрушек.

Я окончил в 55-м университет Гарвард, в Америке. Потом я учился в Милане на оперного певца. Пел, пел… А в 80-м году я перестал петь и принял решение сосредоточиться на литературных делах семьи и моих собственных. Таких писателей, как Набоков, меньше, чем таких басов, как Набоков. Я работаю много, 18 часов в день. Ну, иногда час смотрю гонку или поиграю в теннис.

Из всего, что написал отец, я больше всего люблю его поздние вещи: «Ада», «Бледный огонь», «Transparent Things» и самый последний роман – «Посмотри на Арлекина». «Дар» – это колоссальная вещь. Я сейчас перевожу неизданное продолжение «Дара». Отец его решил не включать в роман. Это рукопись, она хранится в Библиотеке Конгресса в Америке. Это колоссальный труд был – расшифровать его записи! Я мучаюсь над этим уже два года. Это будет включено в книгу о бабочках Набокова, там много про энтомологию.

Мои родители были самые разумные люди, которых я когда-либо знал. Для меня они более или менее бессмертны. И когда я должен принять какое-то решение – художественное, литературное или практическое, – я чую их присутствие, я могу почувствовать, что бы они сказали.

Это очень приятное ощущение – бессмертность.

Я бы никогда не поехал в Россию, если бы чувствовал, что для них это было бы источником горя или страха.

Хотя, может, они бы волновались, как волновалась мама, когда я гонял на машинах…