А я, спокойно сидя за столом и покуривая сигаретку, будто воспарив над ситуацией, своей кривой ухмылочкой мстил метущимся, снующим и суетящимся вокруг меня тварям за все мои пережитые страхи, за неуверенность в себе и за неспособность никчемных людишек оценить меня по достоинству. Сейчас я ощущал себя Нероном, который вдохновенно пел, взирая на объятый пламенем великий вечный город; Емелькой Пугачевым, когда в какой-то миг бандюга искренне поверил сам, что он и есть наследник русского престола Петр Третий; я ощущал себя Наполеоном, когда его не знавшее доселе поражений шестисоттысячное войско форсировало Неман; и, словно в озарении, почувствовал неистовый по красоте и вожделенности момент, когда вдруг ясно понял всей своей природой, как это все же просто: стать вождем! Каким-нибудь великим Лениным. Для этого всего лишь надо по кромку завалить большую братскую могилу десятком миллионов православных, своих же собственных сограждан, а после этого, не думая о прошлом, с идеей шествовать вперед, широкими шагами приближаясь исключительно к своей заветной и великой цели. А дальше – ты уже, считай, стоишь повыше Бога! Ты – гений, потому что ты – творец! Ты перекраиваешь мир, который создал Он! Какая сладость и какое упоение!
Какое упоение сидеть, курить и сверху наблюдать за вашим несуразным муравейником, ребятки. Возникнет вдруг желание – возьму сухую палку от какой-нибудь сосенки да вмиг разворошу к чертям собачьим всю вашу муравьиную неправильную жизнь. Разворошу лишь потому, что только я и моя палка знаем, что в этом мире есть гармония, а что с гармонией и рядом не стоит.
После неудавшейся попытки загасить бычок об лоб осточертевшего до колик, ненавистного мне Фаддей Авдеича, которого все-таки с грехом пополам извлекли из-под стола, я ненароком взглянул на Людмилу Георгиевну. Она, не отрываясь смотрела в тот дальний, плохо освещенный угол, откуда еще совсем недавно вернулась задумчивая и обескураженная.
Я зачем-то тоже посмотрел в ту сторону и увидел там Степана Даниловича, спокойно, с улыбкой наблюдавшего за происходившей вакханалией. Наши глаза встретились, и я, поверьте, выронив из рук берестяной стопарь, моментально протрезвел. Снова дикий, но неведомый доселе животный страх сковал мои члены. Он, будто током, пронизал меня от головы до пяток. Сначала, помню, наступила оторопь, затем я, судя по всему, от страха или умер, или потерял сознание.
Эпизод двадцать второй
«Прощайте, люди добрые»
Очнулся от ощущения, что мне ужасно жарко и я весь в поту. Потом понял, что лежу на чем-то деревянном и, значит, естественно, очень жестком. И лежу я абсолютно голый, а кто-то сзади дубасит меня по спине и заднице чем-то горячим и хлестким. Я, как мог, вывернул шею и обнаружил над собой, словно огромную глыбу, склонившуюся здоровенную голую фигуру Фаддей Авдеича с двумя дубовыми вениками в руках.
Как вы думаете, дорогой читатель, что еще делал в бане Фаддей Авдеич, кроме как обхаживал меня вениками по ягодицам? Совершенно верно: он улыбался.
– То, что вы, товарищ Грибничок, об меня хотели загасить сигарету, это неправильно. А знаете почему? Потому что порядок есть порядок, и его нарушать нельзя. У нас в якитории не курят, а вы себе позволили. Ну да ладно, мы вас прощаем, – по моей дряблой жопе долбанули так, что я подлетел, как недоеденный угорь – прощаем, потому как баньки исключительно для услады, а значит, попросту, по-русски, только с добротой и лаской.
Оставалось одно: сильнее стиснуть зубы. Ведь все равно деваться-то мне было некуда. Вот я и лежал. Лежал и терпел, пока откуда-то с боку до моих ушей не донеслись столь характерные женские стоны, что на какое-то время заставили меня забыть даже о вениках. Справа по борту, и тоже абсолютно голая, на похожей деревянной лавке лежала вдова олигарха Людмила Георгиевна Неказистая и стонала так, будто на данный момент с огромным наслаждением беременела. А плотного телосложения пышногрудая сожительница Фаддей Авдеича Эльвира Тарасовна Касперчак, в девичестве Зусман, теперь уже, понятное дело, без кокошника и сарафана весело и непринужденно прохаживалась по вдове, дубася по ее спине размашисто, хлестко и со знанием дела, такими же увесистыми вениками, но только березовыми.
«Господи! Всемилостивейший! Хоть я и большой поклонник русской бани, однако, ну, на хрена мне это все?» – и это, дорогой читатель, последнее, что я еще успел подумать перед тем, как окончательно уйти в нирвану.
Глава третья
Эпизод первый
«Похмелье»