Врачеватель-2. Трагедия абсурда. Олигархическая сказка

– Послушай, любезный Сковорода, гегемон от культуры, известно ли тебе, что ты меня просто-напросто добил? А посему да не пошел бы ты в глубокую бездонную жопу вместе с вашими протуберанцами, урожаями, селекцией и заезжим театром – Сказав это, я рухнул ничком на кровать поверх плотного, сшитого из ярких лоскутов одеяла и разразился-таки наконец негромким, но все же каким-то, я бы сказал, заунывным смехом. А что, нельзя? Теперь моя очередь. И думаю, по праву. Дайте уж и мне немного посмеяться. Вот только я, к великому сожалению, не Людмила Георгиевна, чтобы закатывать веселые истерики. Что-то в последнее время мне это то ли несвойственно, то ли просто плохо получается. Да над чем, собственно, смеяться? Ведь если так подумать, по сути одна фантасмагория – зеркальное отображение любой другой. Разница лишь в том, какое освещение и сколько лампочек задействовано, а в остальном все так же, как в каком-нибудь «Аншлаге» или «Кривом зеркале» – пошло, плоско и одинаково. А кстати, о нашем телеюморе. Я в принципе не против, но почему так часто и на всю страну? И отчего бы этим неплохо устроившимся ребятам не нести свою духовность и культуру посредством исключительно концертной деятельности, не зомбируя жаждущее позитивного население своими нескончаемыми «аншлагами» каждый божий день в лучшее эфирное время, да еще и к тому же по двум центральным каналам? Вот и получается, что полстраны, не имея у себя в наличии других каналов, просто обязано в одно и то же время, строго по расписанию садясь перед ящиком с изображением, выказывать безудержную радость при появлении в этом самом ящике лица с неувядаемой улыбкой. Лица нашего главного юмориста. А ведь давно уже известно, что если человеку каждый день отвешивать по триста щелбанов и говорить ему, что он свинья, то рано или поздно человек захрюкает. Ну и потом, граждане, смешащие народ, чего вам, собственно, бояться? Есть аксиома, которую никто опровергать не собирается: на любое, с позволения сказать, искусство, льющее на наши головы лучезарный свет с подмостков, всегда отыщется свой истинный ценитель, а соответственно, и горячий почитатель вашего безбрежного таланта и вашего брызжущего импровизацией «искрометного» юмора, если конечно же при этом вы по-настоящему искренни и всецело без остатка отдаете себя этой профессии. Но главное, сами верите, что творите добро и приносите пользу…

Нет, судя по всему, этот гегемон так меня достал, что я, скромный и смиренный, вдруг ни с того ни с сего взял да и наехал на бедных и несчастных юмористов от рождения, отлично понимая, что дело вовсе и не в них. Что оплаченное капанье «искрометного» юмора на твои мозги, в сущности, ничем не отличимо от закачивания нефтью цилиндрических железных бочек. Да, ребятам-юмористам несказанно повезло, что можно, корча рожи – и не всегда профессионально, – получать нехилое бабло, а вот ты, козел, наверное, просто им завидуешь. Хотя, впрочем, теперь уж вряд ли. Теперь ты у нас вполне самодостаточен и, если все закончится нормально, полетишь на побережье Адриатики. А если нет, но ты при этом сохранишь способность и дышать, и думать, то, ручаюсь, по-прежнему останешься завистником, потому что такова, повторюсь, человеческая природа, ибо «всюду деньги, деньги, деньги, всюду деньги, господа…» А вот возьми ты нашу живописную деревушку: здесь, насколько понимаю, денег отродясь не видывали, однако же живут, не стонут. Урожаи, понимаешь ли, собирают разве что не каждый день. Правда, злой тугарин в лице по ошибке выписанного корейца немного поубавил благосостояние селян, но ведь все равно же унывать не думают. Может, конечно, песок и плохая замена овсу, но копченый угорь в сравнении с повзрослевшей говядиной – замена более чем достойная. И к чему мне тогда телевизор? К чему мне тогда телефон, Газпром, электричество? Скажите, люди добрые, к чему все это мне, если свечечку зажег – и знаешь, что в подполе у тебя, счастливого, деликатесов по самый подбородок? Даже собаки их не едят. Во как! Впрочем, не едят, скорее, потому, что их, собак, благодаря тому же корейцу, просто не осталось. Но все равно: идиллия – она и без собак идиллия. Ее, эту идиллию, за просто так не разменяешь. Эту идиллию, судя по всему, надо заслужить.

Вот так, периодически заунывно похохатывая, я и лежал ничком, уткнувшись писательской физиономией в подушку, размышляя «о своем, о девичьем», пока вдруг не почувствовал у самого уха горячие губы вдовы. Благо что голубушка находилась рядом. Я об этом, кстати, сразу же и вспомнил. Ненароком опять же.

Людмила Георгиевна меж тем, нисколько не стесняясь присутствия постороннего, облобызав меня, по-моему, не то три, а может, даже и четыре раза в те места, что непосредственно не соприкасались на тот момент с лоскутным одеялом, с какой-то запредельной нежностью и с заискивающими кошачьими интонациями елейно нашептывала мне в самую что ни на есть ушную раковину разные слова, и смысл оных доходил до моего сознания раза в два быстрее обычного. За счет расстояния, разумеется.