Врачеватель. Олигархическая сказка

«Господа любезные! Да что за чушь? Что это за ахинею несусветную вы нам вдуваете в наши непросвещенные уши?» – справедливо заметите вы, дорогой читатель, и будете по-своему абсолютно правы. А мы в ответ, растерянно разводя руками и вроде бы согласно кивая головой, может, с болью, а может – чем черт не шутит – и с радостью, но все же осмелимся с вами не согласиться. Видите ли, дело в том, что так уж устроена человеческая природа депутата, что ни один закон этот самый депутат не станет принимать без хотя бы минимального намека на собственную выгоду. С рождения, генетически сидит в нем растущая с годами червоточина самоутверждения и не дает возможности видеть по ночам цветные радужные сны. «Ну скажите мне, люди добрые, – мысленно обращается он к своим избирателям, – ну почему розовощекий, малограмотный, провинциальный хмырь сидит в этом зажравшемся правительстве экономических импотентов? Почему он – а не я?! С моим-то умом и моим интеллектом я мог бы куда достойнее воспользоваться теми возможностями, которые почему-то предоставлены ему, а не мне!» «Сиди, где сидишь, выскочка. И умей радоваться тому, что предоставила тебе судьба», – нет-нет да и подумает про законодателя крупный государственный чиновник, решая мимоходом архиважную геополитическую задачу. Нет, господа хорошие, что бы там ни говорили, но любому представителю исполнительной власти антагонизм в стенах Государственной Думы обеспечен.

Вот и пламенная, зажигательная речь Игоря Олеговича Скрипченко, изобиловавшая фактами, статистическими данными, цитатами и даже афоризмами, казалось бы, должна была «запасть горячим откликом в сердца» присутствовавших в зале депутатов, искренне радеющих за судьбу страны. Ан нет! Никакого «откровения» в ответ. На Игоря Олеговича смотрели три с лишним сотни пар глаз холодным взором украденного Снежной королевой Кая. Да-да, того самого Кая, который в ледяном дворце воровки педантично составлял из льдинок слово «вечность».

О, умный, добрый и сострадающий всему читатель, умоляем вас: не жалейте Скрипченко! Не надрывайте свое сердце! Игорь Олегович стойкий, прошедший горячие точки боец. Он выдюжит, будьте покойны. Договорит, что положено до конца и с гордо поднятой головой сойдет с трибуны, иронично улыбаясь телекамерам в ответ на отсутствие аплодисментов. И пусть «единоросы» в едином порыве опускают уголки своих ртов и смотрят на него со скепсисом здравомыслящих центристов, пусть «великоросы» прожигают Скрипченко взглядом великого презрения до корней волос, а «малоросы», игнорируя происходящее, читают свежую прессу, ибо отлично понимают, что от них вообще мало что зависит, – Игорь Олегович выдюжит.

Закончив свою речь и не ответив ни на один вопрос по причине того, что вопросов не последовало, Скрипченко сошел с трибуны и спокойным размеренным шагом направился вон из зала в коридоры нижней палаты, дабы поскорее покинуть нелюбимое им заведение и после трудов праведных, сев в персональный лимузин, отправиться уж, наконец, на дачу. «Ну в самом деле, братцы, надо же когда-то отдыхать!»

Не успел он сделать и двадцати шагов, как непонятно откуда появившийся Остроголов крепко прихватил его руку выше локтя.

– Здравствуй, Игорек! Ну как ты, родной? – мило улыбался Пал Палыч, глядя ему прямо в глаза.

Светлые очи стойкого бойца заволокла пелена, а по телу прошла легкая дрожь, предвещая выброс солидной порции адреналина. Как-то неестественно глубоко вздохнув, он чуть ли не шепотом проблеял:

– Ох… Охрана!…

– О чем ты, милый? – искренне удивился Остроголов. – Зачем тебе охрана? Здесь же кругом все свои. Охрана ждет тебя у выхода и, видит Бог, она тебя дождется. Ты не дрожи, родимый, надолго я тебя не задержу… А чего стоим? В ногах правды нет. Пойдем-ка мы с тобой присядем вон на тот уютненький диванчик в уголочке. Пойдем, голуба моя, пойдем. Приглашаю.

Не отпуская его руку, Пал Палыч довел Скрипченко до места назначения и усадил на диван.

– Ну что, Игорек, – сказал Пал Палыч после некоторой паузы, – тяжко тебе? Все никак меня не умертвишь? Понимаю и сочувствую. Жить с таким камнем на сердце и врагу не пожелаешь. А я, убогий, все никак не взорвусь, не застрелюсь, и даже похоронить меня по-людски и то не получилось. Что я за человек? Сам себе порой удивляюсь. А вот за тебя, родной, мне боязно. Ведь так глядишь, еще пара неудачных попыток покушения и – маниакальный синдром… Или, что хуже, совесть начнет мучить… Но это, конечно, не приведи Господь!

– Чего ты хочешь, Паша? – создавалось впечатление, что в этот момент Игорь Олегович глотал не собственную слюну, а голыш с Черноморского побережья.

– Хочу, чтоб ты покаялся, – невозмутимо ответил Пал Палыч.

Естественное, искреннее изумление от услышанного напрочь задавило животный страх Скрипченко, который тот испытал при неожиданном появлении Остроголова.