Времена и нравы. Проза писателей провинции Гуандун

Старый знакомый сделал вид, что записывает, хотя на самом деле просто беспорядочно тыкал в кнопки. В его движениях читалось презрение и абсолютное пренебрежение. Лю Сянцюнь весь как-то обмяк, он изо всех сил потянул за бесформенную дырявую хлопковую куртку, чтобы ослабить ее. По-видимому, тогда он учуял какой-то кислый запах. Внутри него все перевернулось. Следующие несколько ночей он страдал от бессонницы и тогда принял решение через знакомых устроиться на частное предприятие. Лю Сянцюнь, будто он все еще был молод, сообщил своей жене, что хочет еще пару лет пожить, как сейчас, ведь времена и общество уже не такие, как раньше, что обязательно нужно стать очевидцем того, как Лючжоу становится похожим на большой город, и что не стоит стремиться только к простой крестьянской жизни. На его визитке теперь значилось «менеджер по продажам», и таких менеджеров на заводе было несколько десятков. Лю Сянцюнь продавал в основном стройматериалы, и ему часто приходилось иметь дело с заносчивыми субподрядчиками и хитрыми посредниками, и только избавившись от лишних звеньев, он мог заработать. Выручка от продаж и сумма возврата каждый месяц должны были соответствовать определенным критериям, отчего он испытывал невероятный стресс, однако даже одной успешной сделки хватало, чтобы доход получился весомым. Лю Сянцюнь сконцентрировался на заработке, и потому все тяготы домашних дел легли на плечи Кан Лянь. Она часто задумывалась над тем, в какой именно день это все началось, когда изменился этот городок, в котором она очутилась, когда люди стали с таким остервенением требовать денег и так же их тратить. Она сказала:

– Я думаю, и пары лет не пройдет, как это место станет таким же, как Шэньчжэнь.

Муж и жена делились друг с другом своими горькими думами, взаимно прощали странности характера, и все это лишь из-за нужды в деньгах. В совместной жизни сегодня ты утешаешь меня, а завтра я тебя.

Этим вечером Лю Сянцюнь был тише воды ниже травы, двумя руками держа руку Кан Лянь и шлепнув ею по своей щеке, он спросил:

– Отвела душу?

Он сделал это слишком резко, Кан Лянь даже не успела одернуть свою руку. Она с упреком посмотрела на него и мягко сказала:

– Я была сильно обижена. Все, что было сказано, сказано в сердцах, не принимай всерьез. Но и с тобой все не просто, чуть что – сразу садишься на ночной поезд.

В большинстве случаев она была способна контролировать свое настроение. Старик был как опухоль, как гиперплазия, как киста и уже вырос до смертоносных размеров, стал единым целым с ее сердцем. Когда свекор обжигал этот самый сокровенный и одновременно самый слабый орган голубыми языками пламени, она не могла защититься. Под ярким солнечным светом и чистой лунной прохладой она пыталась залить этот огонь, перекрывала ему кислород.

Лю Сянцюнь продолжал ее утешать и предложил следующее:

– Когда потеплеет, я останусь присматривать за ним, а ты сходишь развеешься.

Кан Лянь резко вскочила:

– Я не боюсь холода; пока ты не заговорил об этом, все было нормально, а теперь у меня непреодолимое желание пойти! – Она краем глаза посмотрела на старика, и на лице ее появилась печаль. – Жаль, что мы живем в многоэтажке, иначе можно было бы выкатить его и погулять с ним.

В душе Лю Сянцюня что-то ёкнуло, он решил прощупать почву:

– Когда человек живет, он не может не коснуться земли. В конце года мне выдадут премию, как ты смотришь на то, чтобы купить одноэтажный домик с маленьким садом?

Кан Лянь сказала:

– Почему бы и нет? Я уже сыта по горло этой бетонной коробкой.

Лю Сянцюнь успокоился и поторопил ее:

– Пойдем, спустишься вниз, побродишь, проведешь побольше времени с другими женщинами.

Спускаясь вниз, Кан Лянь слышала биение собственного сердца. Дул освежающий ночной ветерок, площадку освещали фонари, кто-то занимался танцами, кто-то играл в ласточку[187], кто-то выполнял упражнения тайцзицюань[188]

. Она подошла туда, где было много людей, и все, что она слышала из их болтовни, казалось ей таким новым, а лица, которые она видела, – милыми.

Люди ее помнили и в знак приветствия дружелюбно кивали головами: о, это та женщина, «увядший цветок горького латука»[189]. Она раньше работала, хорошо образованная, у нее любящее выражение лица, она строгая жена, почтительная невестка и умеет сдерживать недовольство и обиду, очень хорошо себя контролирует.

– Ты же Кан Лянь, давненько не виделись. – К ней степенно подошел Ли Ханьтин и стал прикидывать на пальцах. – Ого, более трех месяцев.

Ли Ханьтин учтиво справился о здоровье старика после перелома и с загадочным выражением лица сказал:

– Это хорошо, что ему трудно передвигаться. – Затем он спросил: – В тот день шел сильный снег, помнишь?

Кан Лянь закивала головой, она вспомнила, как свекор смотрел на снегопад.

Старик Ли с серьезным выражением на лице стал рассказывать историю, произошедшую той снежной ночью. Ее герой, старина Тань, тоже страдал от болезни Альцгеймера, и преждевременно выпил суп забвения[190], но ни сердце, ни печень, ни почки не пострадали! Старик Ли сказал: