Времена и нравы. Проза писателей провинции Гуандун

– У старины Таня хорошая дочь, профессор в университете; чтобы заботиться о бате своем, раньше срока вышла на пенсию, ухаживала за ним семь лет. Старик Тань ни о чем не беспокоился; в тот день, когда выпал снег, он сбежал, домашние искали его полночи, а когда нашли… – Старик Ли мягко втянул в себя воздух: – Ох-ох-ох, старина Тань неподвижно стоял на берегу реки, весь белый-белый.

– Он умер? – спросила Кан Лянь.

Старик Ли ответил:

– Промерз насквозь, уже никак ему было не помочь. Причем рассудком он был лучше кошки или собаки и довольно резво двигался, непонятно, что произошло, вот что за петух его клюнул…

В начале зимы ночное небо было чистым и высоким, холодный лунный свет лился на землю. Кан Лянь было стыдно размышлять о наступившем счастье, она не осмеливалась в полной мере погрузиться в него.

Часть 5

Последние несколько лет в первые дни весны по лунному календарю Кан Лянь всегда заказывала для старика новую одежду – немнущуюся «суньятсеновку»[191]

. Старик был ветераном труда. Он начал работать еще до Освобождения в 1949 году и всю свою жизнь носил форму, всегда чистую и как с иголочки. Девушки, сидевшие под деревом на въезде в деревню, часто обсуждали его, говорили, что он очень чистоплотный мужчина. Самое глубокое впечатление на Кан Лянь произвел длинный шарф цвета верблюжьей шерсти, полоски которого были сплетены в колос, и шарф этот можно было закидывать на плечи как душа пожелает. Старик был прежде высокого роста, широкоплечий, как эталонная вешалка для одежды, лицо у него тоже было широким, переносица – высокой и прямой, а взгляд одухотворенный, и во всем его облике присутствовало некое очарование старины. Толкая вперед велосипед, он шел под высоким осенним небом, словно персонаж, сошедший с киноленты или картины.

В конце года Кан Лянь пригласила домой портниху. Она распрямила руку старика, и швея, развернув сантиметр и впиваясь ногтями в кожу, стала снимать мерки, качая головой и бубня себе под нос:

– Рост у него изрядно уменьшился, этот год для него пороговый.

Проводив портниху и взглянув на подавленного старика, Кан Лянь сказала самой себе: «В следующем году исполнится восемьдесят шесть, очень благополучный возраст, давай постараемся пережить этот год».

Время шло к Празднику весны, состояние здоровья старика не улучшалось, обстановка была гнетущей и неспокойной. Старик засыпал средь бела дня, а ночью спал не очень крепко. Проснувшись, он смотрел в окно, и если там было светло, то шел колотить в дверь спальни. Однажды Лю Сянцюнь в смятении приподнялся на кровати и с упреком сказал ему:

– Еще глубокая ночь на дворе, ты чего встал?

Старик без тени вины на лице ответил:

– Уже рассвело.

Лю Сянцюнь, преодолевая дремоту, торопливо сказал:

– Еще только два часа ночи, это или свет от фонаря, или от большой машины, или автомобильные фары мерцают.

Он снял со старика одежду и велел ему идти и спать дальше. Кан Лянь тоже проснулась, тихонько подошла к двери комнаты старика и обнаружила, что он лежит на кровати, широко распахнув глаза, которые напоминали два пересохших колодца. Она забеспокоилась: если так будет продолжаться, то произойдет что-то нехорошее.

Старик не мог отличить день от ночи. Его кожа приобрела специфичный старческий запах отмирающих тканей, все для него стало шиворот-навыворот, еда и питье потеряли вкус, лишь только после порошков он облизывал губы. Жизненно важные функции организма тоже выходили из-под контроля: как в анекдоте, его поочередно посещали то недержание, то запор. Казалось, будто его душа нашла выход и уже улетела в другой мир. Старик высох и сморщился, стал невесомым, никто не помнил, когда это началось, но Лю Сянцюнь уже мог переносить его на руках, как носят маленьких детей, так и он перемещал старика от коляски к кровати и обратно.

Прошло еще несколько дней, старика начало слабить, ему некоторое время ставили капельницу, но лучше не становилось. Тут же находились люди, которые завуалированно напоминали им, что старик в процессе «очищения кишок». Его дыхание стало очень легким; газы, кал, моча – за всем этим было не уследить. Живот старика стал похож на впадину, кости бедер – на два тонких острых лезвия. Кан Лянь не могла отрицать, что жизнь старика на исходе. Слова мужа отзывались в ее душе: «Пока человек живет, он не может не коснуться земли». Она надеялась, что старик доживет до конца новогодних праздников, а муж получит ту самую годовую премию за заслуги и в самом начале весны они поедут выбирать одноэтажный домик, не очень большой, но с маленьким садиком, чтобы старик мог там дышать свежим воздухом и загорать на солнце.