Времена и нравы. Проза писателей провинции Гуандун

В мгновение ока наступил последний месяц года, нарастало ощущение праздника. Восьмого числа двенадцатого месяца по лунному календарю в религиозный праздник портниха доставила новую одежду. Старик примерил ее – она отлично на нем сидела. Швея уже было собралась уходить, как Кан Лянь предложила ей остаться на обед, та отказалась, сославшись на то, что ее ждут дела в магазинчике. В этот момент старик закричал, как ребенок, отчего глаза у портнихи сделались круглыми. Кан Лянь объяснила:

– Это он просит вас остаться покушать.

Швея на мгновение заколебалась и, улыбнувшись, сказала:

– Высоко ценю ваше предложение, вот ведь какой порядочный старик.

Складывая новый комплект одежды в шкаф, Кан Лянь приметила похоронную одежду, она мозолила ей глаза. В душе ее появилось неприятное чувство, и она с силой придавила погребальную одежду новой. Старик бросил на нее взгляд, в котором читалось замешательство, но ничего не сказал, только вздохнул. Для него жизнь была похожа на проклятье.

Все старики с незамутненными умами прекрасно понимали, что их утреннее пробуждение всегда было чистой случайностью. Они больше не избегали темы своих похорон, а, напротив, активно, с трепетом и с особым тщанием готовились к этому. Бабушка Кан Лянь говорила, что человека за всю жизнь два раза несут на носилках: на свадьбу ты сидишь в красном паланкине невесты, а после смерти – в гробу с завесой, поэтому на похороны нельзя жалеть денег и торопиться. Бабушка была немного не от мира сего, однажды она сказала, что лампа вот-вот погаснет и ей пора. С того дня она все внимание сосредоточила на заботе о себе, ее погребальная одежда была сделана вручную на совесть – три слоя ткани внутри, три слоя снаружи, будто это было шесть отдельных одежек. Ткань заранее была постирана, разглажена и высушена на солнце. Готовое платье имело слабый аромат хлопка и солнечного света. Мягкая, как несколько слоев кожи, блестящая, комфортная. Рукава нательного слоя были элегантно отделаны и имели скрытые складки, как будто это было нижнее платье какой-нибудь молодой принцессы. На похоронных туфлях были вышиты лотосы, примерив в тот день эту обувь, она почувствовала себя уверенной, спокойной, радостной и цельной. Кан Лянь смотрела на старика, тот уже был в возрасте, когда внуки не будут по-настоящему скорбеть о его смерти, но он был еще жив.

Она не хотела погружаться в размышления, она избегала старика, прячась от него на кухне. Утром замоченные рис и фасоль уже разбухли. Кан Лянь вскипятила воду и сделала огонь послабее, чтобы жесткие семена тушились потихоньку.

Аромат еды разлетелся по комнате, она полной грудью вдыхала его. А старик ничего не чувствовал, лишь неловко сел на стул; от него шел резкий запах. Он откашлял мокроту и, воспользовавшись случаем, проглотил ее. Его скулы очень жестко выпирали наружу, левая была выше правой. Его глаза были тусклыми, поблекшими, а мешки под ними необычайно большими. Это было совершенно незнакомое лицо, оно почти утратило свои прежние черты. С тех пор как он состарился, его лицо расцветало лишь в определенные моменты и на некоторое время. Например, утром Нового года, когда со всех концов съезжались племянники и выпивали за встречу. Старик сидел за столом на почетном месте и наслаждался уважением, которое проявляли к нему представители младшего поколения. Во время беседы они предсказывали, что он доживет до ста лет и по обычаю говорили: «Вы в самом расцвете сил!» – и тому подобные фразы. Родственники не забывали выразить свое почтение и Кан Лянь, они хвалили ее и называли «великой». Если старик был еще жив, это значило, что необходимо было навестить его и поздравить с Новым годом, не зря же праздничный обед называют «единением семьи». Это была веская причина, чтобы поддерживать связь и время от времени навещать друг друга, ведь, как известно, если у любящих родителей почтительные дети, то вся семья процветает!