Времена и нравы. Проза писателей провинции Гуандун

– Ты в это дело не вмешивайся, я сам разберусь. Передай Ван Маньшэну, что я не собираюсь разживаться за его счет. Как заработаю положенное, так сразу и отдам ему барана. От его пинков у моей овцы случился выкидыш, мне нужно покрыть ущерб. – Ху Аньцюань добавил: – В тот раз я зря отдал два с половиной юаня. Его баран вторгся ко мне во двор и овладел моей овцой, это ведь было изнасилование. Видишь, я немного законы разумею. А ты, староста, не понимая законов, еще пытаешься с людьми разбираться. Уж если разбираться, то надо действовать по закону.

Лицо Ли Шиминя запылало. Ху Аньцюань был прав: староста не разбирался в законах и не смог рассудить спор.

Однако Ли Шиминь преисполнился решимости разобраться с этим делом.

Лао Лю в волостном суде долго косился на Ли Шиминя, затем изрек:

– Глазам не верю, ты ли это? Я уже столько лет работаю в суде, и никогда никто из старост по своей воле не приходил к нам, чтобы изучать право. Откровенно говоря, книг по юриспруденции множество: искусственные насаждения, охрана природы, планирование рождаемости – для всего этого имеются законы. Ты чем интересуешься?

Ли Шиминь ответил, что ему нужно узнать про законы об отношениях мужчин и женщин. Лао Лю объяснил, что об этом нет специального закона. Тогда староста потребовал что-нибудь имеющее косвенное отношение. Лао Лю выдал ему связку юридических книг.

Дома Ли Шиминь заперся у себя в комнате и запретил его тревожить:

– Мне нужно почитать книги.

Он, словно червь, страница за страницей прогрызался сквозь брошюрки. Староста верил, что найдет там необходимое объяснение и сможет не только урезонить Ху Аньцюаня, но и успокоить Ван Маньшэна.

В те дни Ху Аньцюань снова осеменил несколько овец с помощью барана Ван Маньшэна. Ван Маньшэн несколько раз приходил к Ли Шиминю, но жена старосты не пускала его на порог. От улыбки ее лицо сморщилось, как грецкий орех:

– Шиминь читает, велел не беспокоить.

Ван Маньшэн аж подпрыгнул и заорал:

– Ли Шиминь, ты слышишь? Пока ты читаешь книжки, Ху Аньцюань доведет моего барана до смерти!

Жена старосты по-дружески вытолкала посетителя на улицу:

– Шиминь не выйдет. Ты же знаешь его нрав – он не выйдет.

Ван Маньшэну было неохота идти в горы. Он объяснил своей жене, что, пока его сердце точно проколотый мяч, ему не до выпаса. И вот в эти тягостные для него часы каждый день кто-нибудь да приводил во двор Ху Аньцюаня овец на случку. Ху Аньцюань опытным путем установил возможности барана – за один день тот мог случаться только три раза, а на четвертую овцу его уже и плеткой было не загнать. Возможно, на свете и были бараны, которые могли за день осилить пятерых или шестерых овец, но этот к ним не относился.

Каждый раз, когда во двор к соседу вводили овцу, жена Ван Маньшэна докладывала об этом мужу. Ван Маньшэн наконец не выдержал. Вместо того чтобы, как обычно, покурить на кане, он стиснул зубы, спрыгнул с лежанки и ринулся вон.

– Мать его, мне не дождаться Ли Шиминя! Мать его, я сам все решу!

Он созвал родню – Ван Маньтана, Ван Маньгуана, Ван Сюэкуя, Ван Сюэвэня, и, вооружившись утварью вроде мотыг, лопат и заступов, они пожаловали к Ху Аньцюаню.

Ван Маньшэн потребовал:

– Отдавай барана.

Жена Ху Аньцюаня вскрикнула от испуга и, обхватив руками голову, юркнула в дом, где и заперлась.

Ху Аньцюань не ожидал, что Ван Маньшэн пойдет на такое. Сосед нагрянул внезапно и не дал возможности подготовиться. Ху Аньцюань крепко сжимал мясницкий тесак и недвижно смотрел на банду Ван Маньшэна.

Ван Маньшэн повелительно приказал:

– Брось нож.

Ху Аньцюань ответил:

– Кто приблизится, того зарежу. Пырну так, что кровь всю землю зальет, кишки выпущу наружу. Одного да прикончу.

К счастью, до схватки дело не дошло. Еще много дней люди вспоминали, как староста бесстрашно ворвался во двор Ху Аньцюаня. Вскинув руку, он заорал на мужиков:

– Всем стоять!

Готовые ринуться на обидчика Ван Маньтан, Ван Маньгуан, Ван Сюэкуй и Ван Сюэвэнь были ошеломлены напором старосты и замерли на месте. Ли Шиминь, не опуская руки с растопыренной пятерней, обернулся к Ху Аньцюаню:

– Брось нож.

И только когда тот бросил оружие, староста опустил руку.

Ли Шиминь продолжил:

– Слушайте меня. Если кто-то применит силу, то с ним буду разбираться уже не я. Я несколько дней изучал юридические книги. Посмотрите, во что превратились мои глаза.

И действительно, глаза у него были набрякшие, как задница у курицы, а под ними залегли черные круги.

– Я ночами не спал. Когда отрубали электричество, зажигал керосиновую лампу и продолжал читать, пока наконец не понял. Закон не для запугивания, это правильная вещь, если кого убьют, разбираться будет полиция. В уездном суде чуть ли не каждый день кого-то отправляют на расстрел. Неужели вы не боитесь расстрела? А если боитесь, то уходите отсюда.

Ван Маньтан, Ван Маньгуан и прочая братия струсили. Они боялись расстрела и потому один за другим вышли со двора. Ван Маньшэн уходить не хотел и потребовал вернуть барана. Староста плюнул в его сторону, и тот тоже ушел.

Тогда Ли Шиминь подошел к Ху Аньцюаню:

– Ну что, по-твоему, я могу рассудить этот спор?