Время ангелов

…и декабрьских соек, которые мотают головами вверх-вниз как лошади и неуклюже скачут, теряя крошечные перья с коричневыми и синими пятнышками, она собирала перья соек и втыкала в черную шерстяную шаль. Кто это сказал? Кто вдруг заговорил о ней, смысле моей жизни, истинной любви моей?

— И что же, мне опять одному тащить весь груз наших проблем? И в одиночку искать доказательства смерти Оноре? Эй, Жюль, давай, скажи что-нибудь, черт побери! О! что за глупая идея молчать из-за дефекта речи. Многие этим страдают. Я, например, в семь лет заикался, да, я!

…потому что мы тогда немного посмеялись над тобой на похоронах? Ну ладно, послушай, наоборот хорошо, ведь рассмешить труднее, чем заставить плакать.

О! Сколько раз мне хотелось все бросить… этот замок, который я держу на своих плечах как… как Самсон, да, точно, и взять пример с тебя, Сиприен, жить свободно, без забот, без хлопот, в двух комнатах на набережной. Но нет, я бы не смог, во мне энергия бурлит.

Смотрите, вот толпа беженцев, им, как говорится, больше негде голову преклонить. Но они совершенно спокойны. А вон мальчик с липовым цветом, несется как сумасшедший.

Жозеф! слепой! у тебя пока есть мать, еще несколько часов. Что с тобой, мама, ты заболела? Я? Пустяки, нужно поднять меня на липу, как делают со старыми неграми, и хорошенько встряхнуть. Раз двести по меньшей мере он слышал эту шутку! Только сейчас мама умерла по-настоящему, упала, как подкошенная, вставая с кровати, и еще секунду слышала ангелов, мерный шум их мощных крыльев. Когда в яму бросили первые комья земли — кузен, опекун, проклиная заморозки, грозившие уничтожить урожай, стоял в стороне на аллее — Жозеф закричал: «Мама!» Уносившие ее ангелы остановились в нерешительности, но потом, опомнившись, по-летели дальше. Сироты, их сажают на повозку, на спине клеенчатый рюкзак с красным ромбом, школьные тетради, ночная рубашка, театр теней, белое холщовое полотенце, на котором она вышила: «Не только лицо свое омой, но и от греха себя очисти».

На обратном пути кузен, подсуетившись, воспользовался повозкой, на которой привезли гроб, чтобы забрать мешки с картошкой, Жозеф ухватился за поручень… кончик хлыста рассек ему щеку. Мама! Мама! Как же ей вернуться, если ее место уже занято? кто свое место покидает, тот его теряет, у нее украли перину, подушечку для булавок, ключ от дома; ее старые туфли, после того, как кастелянша вынесла все, что понравилось, горят на берегу, а напротив горят старые туфли герцогини Вандомской. Поскольку в Поссесьон нет службы по утилизации мусора, в определенные дни Роза, кастелянша, заговорщицки и жалобно посматривая по сторонам, везет баки на тачке к озеру и вываливает содержимое на берегу. Маленькая моя девочка, в земле ли она? или ее белые кости лежат где-то в лесу? Ищи, ищи, Кайу. Роза забрала себе красивые туфли покойницы, но потихоньку снимала их под столом.

— О! я, — говорила она, пока опекун шумно хлебал суп, — я их всех обведу вокруг пальца. Мсье Гонтран только что… сделал удивленное лицо, застав меня здесь… в бельевой… У меня поденная плата, говорю ему я. — Поденная, — рассмеялся он, — поденная?

Она пнула кузину под столом, сложила руки на коленях, замерла, как истукан, выжидая и поводя глазами направо-налево, воняя потом и засохшей кровью.

— И вот опять он наведался к Розе, к кастелянше. Я хотел посмотреть, где вы живете, Роза. Потому что у меня пуговица на пиджаке еле держится, а я еду в Берн. И мы пошли на кухню, металлический кофейник на плите, ящик с дровами под красной тряпкой с облезлой бахромой. Ах! как вкусно пахнет, а на улице очень холодно. Не желает ли мсье чашку кофе?

— Кажется, твой мсье Гонтран…

— Он не мой, что вы такое говорите, кузен! Что за мысль, совершенно он не мой, шутник вы, кузен.