Время и случай

Затем сенат, однако, сорвал договоренности о съемках в западноберлинских ателье телевизионного фильма-балета «Лебединое озеро», причем сделано это было уже после приезда коллектива ленинградского балета в Берлин. Опять выдвинули условие — съемки должны вестись не той фирмой, с которой был подписан контракт, и не в Западном Берлине. Новому послу в ГДР П. А. Абрасимову пришлось в пожарном порядке договариваться о гастролях балета в ГДР — не отправлять же его назад домой.

Но самая, пожалуй, гротескная ситуация возникла в связи с приглашением наших конников принять участие в бегах на западноберлинском ипподроме. Приглашающая сторона, несмотря на все увещевания сената, не шла на отказ от договоренности с нашими спортсменами. И в конце концов наши лошади были водворены в западноберлинские конюшни. Правда, ни жокеям, ни конюхам сенат жить в Западном Берлине опять не разрешил, требуя получения западногерманской визы. Но о какой западногерманской визе могла идти речь, коль скоро в Западном Берлине сохранялся оккупационный режим, постановления западноберлинской конституции о вхождении города в состав ФРГ в качестве «земли» были приостановлены специальным решением союзников, а наши жокеи и конюхи были гражданами одной из четырех держав-победительниц? «Лошадиный вопрос» приобретал острую политическую окраску. Шел ноябрь 1963 года.

Не пустить наших наездников в Западный Берлин для участия в соревнованиях западноберлинские власти не могли. Требовать выдачи виз для лошадей было бы смешно. Но сорвать соревнования им, видимо, очень хотелось. И вот нам сообщили, что при лошадях ночью в Западном Берлине не имеют права находиться ни конюх, ни кто-либо из членов команды. Союзнические власти, мол, не потерпят пребывания ночью в конюшне никого из команды, так как это равносильно проживанию в отеле. Наши спортсмены дрогнули. Они боялись, что лошадям как минимум дадут перед соревнованием слабительное, чтобы они проиграли заезды, а то и покалечат животных.

Решение было принято неординарное. Конюха мы демонстративно вывезли в Восточный Берлин к 12 часам ночи, а я остался в машине на ипподроме сторожить лошадей. Ко мне подходили немецкие конюхи, кляли сенат и начальство, божились, что не позволят сделать с нашими лошадьми ничего плохого. Было видно, что эти люди по-настоящему любят животных и им можно доверять. Но меня оставили дежурить, и поручение есть поручение.

Было полнолуние, ярко светила луна, по кучам навоза лазили многочисленные кошки. Я слушал радио, скучал и ждал возвращения В. А. Коптельцева, который повез в Восточный Берлин конюха с его старомодным сундуком. Через некоторое время тьму ночи прорезал свет сигнальных фар. Появились три машины американской военной полиции. На переднем сиденье головной восседал толстый майор с сигарой в зубах. Звали его, как помню, Пайонесса и знаменит он был в американском гарнизоне как крутой малый, «пожиратель коммунистов». Американские полицейские направились к моей машине, и Пайонесса потребовал предъявить документы. Я показал ему свой диппаспорт.

— Что вы здесь делаете? — строго вопросил Пайонесса.

— Дышу свежим воздухом, — ответил я. Некоторые из сопровождавших майора полицейских прыснули со смеху, что взорвало Пайонессу.

— Вы здесь не имеете права находиться! — заорал он.

— Я сотрудник посла СССР, который сохраняет за собой некоторые функции верховного комиссара в Германии, так что могу находиться там, где считаю нужным.

— Немедленно откройте конюшню, чтобы я мог ее осмотреть, — потребовал майор.

— Там ничего нет, кроме лошадей. — ответил я. — А кроме того, я ее не закрывал и открывать не умею. Хотите, так открывайте сами.

Взбешенный Пайонесса ворвался в конюшню и зачем-то полез с зажженным электрическим фонарем под брюхо лошадям. Они захрапели и начали взбрыкивать.

— Майор, если она вас лягнет, вы сами будете виноваты, — заметил я. — Чего вам надо?

Пайонесса молча повернулся на каблуках и, не попрощавшись, вышел. В этот момент и появился Коптельцев, который, по-моему, не только успел отвезти конюха, но и выпить с ним по рюмке «за удачу дела». Во всяком случае он был в прекрасном настроении и, выйдя из машины, приветствовал американцев возгласом: «Хэлло, бойз!» — а затем спросил, не поймали ли они конюха.

Бормоча ругательства, Пайонесса захлопнул дверь машины, и вся кавалькада удалилась. До утра все было спокойно.

Но предстояла следующая ночь. Оставаться наедине с нарядом американской военной полиции мне больше не хотелось. Поехали поэтому втроем — Белецкий, Коптельцев и я. Решили в машинах больше не сидеть. Все же холодно. Устроились в конюшне, прихватив с собой кое-какой провиант.

Часа в два ночи американская полиция появилась опять. На этот раз команду возглавлял капитан, представлявший полную противоположность Пайонессе. Он был вежлив, сдержан, даже не отказался выпить с нами по рюмке. Мы поговорили о том о сем и расстались.