Время и случай

Набоков познакомил меня однажды с И. Стравинским. Мы должны были вместе обедать в каком-то ресторане и появились с Набоковым там в момент очередного выяснения отношений между женой Стравинского Верой и его американским личным секретарем. Как я понял, уже тогда шли трения вокруг вопроса, кто должен управлять архивом композитора. Наш приход прекратил «семейный» спор, переключив внимание на живого советского культур-атташе. Для всех русских за столом, а был еще и известный пианист Никита Магалофф, как мне показалось, было не только занятно порасспросить, что делается в Москве, но и просто послушать живую современную русскую речь. Их русский язык носил на себе отпечаток длительного пребывания в эмиграции. Они собирались «взять авион» и лететь завтра в Париж, на разные лады повторяли и смаковали сказанное мною слово «самолет», живо обсуждали, откуда в русском языке взялось слово «светофор». И. Стравинский, опершись на свою палочку, все повторял, что считает своим долгом играть перед русской публикой, хотя ему уже трудно стоять за дирижерским пюпитром. В заключение обеда он подарил мне свою биографию, написанную Н. Д. Набоковым, с трогательным посвящением.

После ухода из ресторана Набоков долго ругал секретаря-американца, который, кажется, все же сумеет завладеть архивом И. Стравинского и, конечно, здорово на этом наживется.

Про Стравинского, которого он давно знал, рассказывал массу забавных историй. Он обращал мое внимание, что спокойно безучастная поза Стравинского, сидящего за столом, опершись на свою палочку, не должна вводить в заблуждение. Он на самом деле внимательнейшим образом за всем наблюдает и норовит, когда отвлекается жена, потихоньку пропустить лишний стаканчик. После этого его активность может стремительно нарастать. Так, побывав в СССР и поучаствовав там во многих застольях, И. Стравинский, возвращаясь в США, остановился в Риме, где американский посол устроил ужин в его честь. Пока его жена была увлечена разговором, композитор сумел основательно «полакомиться» виски, после чего внезапно предложил тост за Генерального секретаря ЦК КПСС. Американскому послу ничего не оставалось, как поддержать этот тост, правда, с добавкой, что заодно тогда надо выпить и за президента США. Заметив смущение присутствовавших, И. Стравинский пробормотал извинение. «Я упустил из виду, что мы уже в Риме, — сказал он. — В Москве всякий раз пили за Генерального секретаря».

Н. Д. Набоков хотел поехать в Москву и особенно в Ленинград, посмотреть на дом своей семьи, съездить в родовое имение в Белоруссии, может быть, посетить Асканию Нова. Семьи практически он не имел, постоянного дома тоже. Иногда мне казалось, что он играет с мыслью о возвращении на родину. Ведь вернулся же Сережа Прокофьев, говорил он мне, показывая фотографию 20-х годов, где они были сфотографированы почему-то вместе лежа на одной постели. Да и Шостакович тоже и жил на родине, и музыку писал, да еще какую! Имейте в виду, художнику нужна родина. За ним должен быть его народ, иначе он ничего не сможет, даже имея огромный талант. Вот из моей музыки так ничего и не выходит. А если бы я писал ее в России — кто знает? К тому же в Америке людям со славянской фамилией сейчас все меньше дают ходу. Это как клеймо, нужно переделываться в англосакса или немца. А я не могу, мне уже поздно. Он хотел приехать в СССР на концерт своей музыки, просил Ростроповича помочь ему в этом деле.

Поездку Набокова было организовать непросто. Наши контрразведчики твердо говорили, что с таким «ярким» прошлым Набокову у нас делать нечего, в лучшем случае его можно впустить для привлечения к судебной ответственности за работу на американскую разведку и участие в антисоветских акциях. Потребовалась вся пробивная сила П. А. Абрасимова, чтобы Министерство культуры СССР, наконец, направило Набокову приглашение. Он был у нас в стране летом 1967 года, заходил ко мне в гости в нашу маленькую квартиру в блочном доме на Балаклавском проспекте. Назад в гостиницу «Пекин» я вез его на троллейбусе и метро. Такси вызвать не удалось, а служебной машины мне тогда по моему малому чину не давали.