Время и случай

Вернувшись в посольство, мы отправились докладывать о случившемся послу. Пошла телеграмма в Москву. Потом была нота протеста МИД СССР. Оказалось, что мы попали в толпу, которая собралась по поводу гибели в непосредственной близости от «Чекпойнт Чарли» перебежчика Петера Фехтера. Мы с Санниковым еще легко отделались. Пару часов позднее эта толпа уже забрасывала камнями «джипы» американской полиции и крушила, что попадалось под руку в центре города.

Разумеется, попав в такое чрезвычайное происшествие, мы с Санниковым стали на некоторое время «героями дня». Никто, правда, не знал, попадет нам или нас похвалят. Одни говорили, что нечего целыми днями болтаться в Западном Берлине, а если уж болтаешься, то хоть радио надо слушать. Другие говорили, что не уберегли мы от порчи казенную машину, которую теперь надо ремонтировать из-за нашего легкомыслия. Третьи спрашивали об ощущениях, когда нас «качали» немцы. На такой вопрос я однажды ответил, что злился от сознания полной собственной беспомощности, хоть бы оружие какое-нибудь было.

Внимательно поглядев на меня, один из собеседников, старый работник КГБ, сказал мне: «Запомни, что в толпу никогда не надо ходить с оружием. Оно тебе может пригодиться там только в одном случае — если ты решишь застрелиться».

Моя берлинская командировка подходила к концу. Я дослужился до должности 2-го секретаря, работа спорилась, заведующий 3-м Европейским отделом МИД СССР И. И. Ильичев твердо сказал, что берет меня в отдел. Кажется, кончились мои мытарства с квартирными делами и московской пропиской. Благодаря помощи П. А. Абрасимова я получил разрешение вступить в жилищно-строительный кооператив и имел все основания надеяться, что к моему возвращению будет куда поселиться с женой и двумя еще совсем маленькими дочерьми. Это было большое дело, так как обычно люди, подобные мне, вращались как бы в порочном кругу: им говорили, что для поступления в жилищно-строительный кооператив или для постановки в очередь на квартиру надо иметь московскую прописку, получить же ее можно было только работая в аппарате МИД СССР. Те, кто работал за границей, работниками аппарата не считались. Тем самым людей заранее обрекали на то, чтобы по возвращении они мыкались пару лет по углам или просили приюта у родственников.

Все признавали неразумность этой ситуации, но никто ее менять не хотел. Решались подобные вопросы лишь «в порядке исключения». За свои деньги мне было позволено купить кооперативную жилплощадь. Мы с женой были счастливы и полны оптимизма.

И тут в один из обычных рабочих дней меня остановил в коридоре один из работников нашей контрразведки и сказал, что имеет для меня неприятную новость. Арестован один из моих прежних знакомых, редактор газеты ССНМ «Юнге Вельт» Петер Папист.

— Как так арестован? — спросил я. — Мы же всегда думали, что он связан с МГБ ГДР, да и «правовернее» его вообще трудно было сыскать. К тому же мы года два как не встречаемся. На чем его взяли?

— Да вот думали, думали, да оказалось, что не в ту сторону думали, — ответил мне Александр Дмитриевич. — Ошибка тут исключена — взяли его с поличным в момент составления шифрованного разведсообщения. Деваться ему некуда, он признался и на первых же допросах в числе своих связей назвал тебя. Но ты не волнуйся. Это еще ничего не значит. Многое будет зависеть от того, что это за человек. К сожалению, многие агенты, когда попадаются, стараются замазать как можно больше людей, пытаются как бы сами себе доказать, сколь успешной была их деятельность, что рисковали они не зря. Тогда может быть сложная ситуация, так как надо будет во всем тщательно разбираться. А бывают люди как люди, не врут и не рисуются. О твоих разговорах с Папистом мы все знали — и посол, и МИД СССР, да и другие службы. Так что пока что Папист, назвав твою фамилию, ничего нового никому не сообщил.

По прошествии некоторого времени Александр Дмитриевич сказал мне, что все в порядке. Папист показал, что имел задание завербовать меня, но задания не выполнил и на вербовку не решился, а связи со мной прекратил. «Тебя, наверное, будут еще вызывать, посол будет воспитывать. Но ты имей в виду, — повторил он, — что претензий к тебе нет и держись соответственно». Это был один из лучших офицеров безопасности, которых мне довелось знать за тридцать с лишним лет службы.

Как он и предсказал, вскоре меня вызвал П. А. Абрасимов. Он долго меня корил за неосмотрительность, доверчивость, потерю бдительности. Как можно было встречаться пару лет с человеком и не разглядеть его сути? Я и сам себе, разумеется, этот вопрос не раз задавал и чувствовал себя по-дурацки. В заключение посол предложил мне написать объяснительную записку и подумать о выводах.

Записку я написал, закончив ее просьбой, ввиду сложившихся обстоятельств, откомандировать меня в Москву.