Время и случай

Думается, что в действительности шла игра с распределением ролей. При всех несомненных различиях в интересах ФРГ и трех держав речь шла все же лишь о нюансах, и наиболее простым способом преодолеть эти различия было попытаться «выдавить» из Советского Союза и из ГДР максимум уступок — притом по всем направлениям.

Для того чтобы сделать это, надо было, однако, переходить от парадных встреч и обедов послов к собственно переговорам. На этих встречах никакое соглашение родиться не могло. Это и ежу было ясно. В ноябре 1970 года впервые по инициативе англичан была созвана встреча на уровне советников, которая обсудила пункты возможного содержания соглашения. П. А. Абрасимов большого значения этой встрече не придал, заметив, что все серьезные вопросы все равно могут решаться лишь на уровне послов. Но это был сигнал — Запад был готов приступить к выработке соглашения.

Мои предчувствия оправдались. В самом начале следующего раунда переговоров — это был февраль 1971 года — на встрече советников мои коллеги американец Дин, англичанин Одланд и француз Лустиг вручили мне западный проект четырехстороннего соглашения и предложили приступить к его обсуждению. П. А. Абрасимов, человек очень честолюбивый, был раздосадован, что проект передан не ему. Одно время он даже колебался, не лучше ли ему просто проигнорировать этот документ. С трудом удалось убедить его, что западный проект все равно неприемлем для нас, как по форме, так и по содержанию, и основой для договоренности быть не сможет. Нам надо сосредоточиться на подробном критическом разборе этого документа, а за это время составить свой контрпроект, вокруг которого и попытаться завязать предметные переговоры.

Соответственно мы отвергли западный проект, а три державы потом практически уклонились от обсуждения нашего контрпроекта. Тем временем В. М. Фалин был назначен нашим новым послом в ФРГ, где незамедлительно ввязался в параллельные и, разумеется, «строго доверительные» переговоры с Баром и американским послом К. Рашем. Сначала, правда, это изображалось как способ использовать Бара для выяснения резервов позиции ФРГ и вместе с ним воздействовать на американцев для ускорения хода дел в Берлине. Проводились даже якобы секретные от американцев встречи Фалина с Баром в американском секторе (!) Берлина. Потом, как и следовало ожидать, выяснилось, что Бар действует в тесном контакте с Рашем, а за американским послом стоит Киссинджер, интриговавший за спиной тогдашнего главы госдепартамента США Роджерса. Получалась двусмысленная ситуация: официальные переговоры, на которых только и могли приниматься согласованные всеми четырьмя участниками решения, велись в Западном Берлине Абрасимовым, но параллельно по тем же самым вопросам велись другие, как бы «потайные», переговоры Фалина, Бара и Раша в Бонне. Их результаты, однако, мало что значили без «легализации» на официальных переговорах четырех.

Такая конструкция порой казалась мне изощренным способом надувательства нас. Сначала Бар и Раш после жесткой торговли с Фалиным добивались от нас компромиссного решения по тому или иному вопросу. Мы шли в Бонне на максимальные уступки с тем, чтобы обнаружить затем в Берлине, что на самом деле наши уступки недостаточны, так как выработанные Фалиным формулировки не принимаются англичанами и французами. Сослаться в этом случае на договоренность с американцами было невозможно, так как это было чревато международным скандалом. Приходилось взывать к совести американцев, а если это не приводило к результату, то идти на новые уступки. Вся эта странная процедура не содержала никаких гарантий против того, что три державы не разыгрывают перед нами комедию, причем каждый раз по счету платить приходится нам. К тому же с помощью этой конструкции ФРГ через Бара, по сути дела, стала прямым участником четырехсторонних переговоров.

Абрасимову это, разумеется, не нравилось. Он говорил, что не намерен особенно считаться с формулировками, выработанными Фалиным, тем более что дела у того с Рашем и Баром двигались весьма медленно. Но «канал», выходивший своим концом на Киссинджера, был такой штукой, которую не так-то просто было проигнорировать. Во всяком случае для нашего министра все, что исходило от «ловкого Генри», имело первостепенное значение. Хоть он нередко и называл Киссинджера «чертом», но весьма был склонен делать на этого черта ставку и обещаниям его в общем-то доверял. Верил он и в то, что США, если захотят, почти всегда смогут навязать свою точку зрения другим членам НАТО.