Время и случай

Нельзя сказать, что руководство ГДР не пыталось вырваться из все туже затягивавшейся петли с помощью, так сказать, нормальных экономических средств. Проводились многочисленные меры по реорганизации управления промышленностью, созданию новых экспортных производств, совершенствованию планирования. Хонеккер, кстати, был не так уж неправ, когда со снисходительной улыбкой взирал на первые неуклюжие попытки экономических реформ в нашей стране периода начала перестройки, которые казались нашим авторам чуть ли не новым словом в совершенствовании социалистической экономики. В основном эти наши изобретения были для ГДР пройденным этапом, за исключением таких, как передача предприятий под управление трудовых коллективов или выборность директоров. Но тупиковый характер этих v «открытий» был ясен для Хонеккера с самого начала, хотя бы исходя из югославского примера. Многопартийность при руководящей роли компартии тоже не была для ГДР новостью. Единственное из нашего опыта перестройки, что Хонеккер решительно отвергал, так это было развитие гласности. Он полагал, что в условиях экономического отставания ГДР от ФРГ безбрежная гласность будет для него самоубийственна. Большинство населения ГДР и так ежедневно смотрело западногерманское телевидение, и в руководстве СЕПГ прекрасно знали, к каким результатам это вело.

Необходимость платить по долгам толкала ГДР к расширению любыми способами своего экспорта. Она занималась перепродажей нашей нефти, дефицитного сырья, цветных металлов. Широким потоком на рынок ФРГ уходили лучшие товары ширпотреба, причем продавались они за бесценок. Крупнейшие универмаги ФРГ, Австрии, Швейцарии, Голландии были завалены текстилем, конфекцией, бельем, фарфором, часами из ГДР. Помню, как однажды в Лозанне, находясь в одном из больших магазинов, я слышал настойчивый голос продавщицы: «Мсье, покупайте эти часы. Не смотрите, что они свалены в корзину и так дешевы. Это прекрасный товар, просто он привезен из ГДР. Мы всегда продаем восточногерманские вещи дешево».

Да, восточногерманские вещи продавались только задешево. В этом, конечно, была политика. Как была политика и в том, что ни одна из поставленных в ГДР западногерманских систем оборудования никогда не обеспечивала законченного цикла производства. Зависимость от поставок из ФРГ, как правило, сохранялась. Ну а если говорить об универмагах Западной Европы, забитых товарами из ГДР, то нельзя не поражаться цинизму, с которым потом вся промышленность ГДР, входившей в первую десятку индустриальных государств мира, была объявлена полностью неконкурентоспособной и была либо закрыта, либо приватизирована за бесценок. И здесь тоже была своя политика. Конечно, выгоднее нарастить на 5—10 процентов производство на уже имеющихся мощностях в ФРГ и сбыть товар в восточных землях. Конечно, проще таким же путем занять те ниши на мировом рынке, которые образовались после исчезновения ГДР. А о благополучии населения восточных земель пусть позаботится федеральный бюджет, это дело правительства, а не деловых людей.

Но все это наступило намного позже. После разговоров с Аксеном в 1975 году предпринимались неоднократные попытки «образумить» Хонеккера. Беседы с ним, как правило, ничего не давали. Брежнев, читавший при встречах обычно заранее написанный текст, особого желания ссориться с Хонеккером не испытывал. Возможно, его сдерживали и ближайшие помощники, опасавшиеся порчи отношений с ГДР и, наверное, того, что не очень владевший тонкостями материи шеф получит аргументированный «отлуп», а затем задаст им перцу за неудачную беседу. Во всяком случае, насколько мне известно, Брежнев решился на резкий шаг лишь однажды, когда, прощаясь на аэродроме с Хонеккером, вдруг сказал ему, что не доверяет Г. Миттагу. Хонеккер просто проигнорировал это замечание.

Пытался воздействовать на Хонеккера и А. А. Громыко. Поскольку было известно, что все советские предостережения, высказанные ему, Хонеккер исправно складывает в свой сейф и на политбюро ЦК СЕПГ не докладывает, министр начал высказывать ему пожелания, чтобы наша точка зрения доводилась до сведения и других товарищей. На это первый секретарь ЦК СЕПГ отвечал, что не хотел бы «подорвать авторитет» советских товарищей в глазах своих коллег по политбюро. Намек был, что называется, «в лоб»: замечания ваши, советские товарищи, настолько глупые, что в ваших собственных интересах, чтобы о них никто не знал.