Время и случай

В те дни по западногерманскому телевидению было не редкостью увидеть репортажи, в которых люди с улицы, особенно молодежь, прямо заявляли, что, по их мнению, от США для ФРГ исходит большая угроза безопасности, чем от СССР. Наезжавшие в ФРГ члены предвыборной команды Рейгана, которые говорили, что новый президент возьмет Советский Союз в ежовые руковицы, не побоится аннулировать договор по ПРО, создаст самые современные образцы новых вооружений, чтобы добиться военного превосходства над главным противником, встречали весьма настороженный прием. Когда же они начинали грозить, что в случае несогласия ФРГ принять участие в этой политике и дать добро на размещение новых ракет, американские войска могут быть выведены из ФРГ, где они якобы не имели достаточно ядерного прикрытия, то иногда слышали в ответ непривычные для американо-германской дружбы заявления. США, говорили им, должны быть благодарны немцам за то, что они терпят на своей территории присутствие почти 300 тысяч Полуграмотных негров, пуэрториканцев, наркоманов и потенциальных уголовников и еще оплачивать их содержание.

Вообще всплеск антиамериканских настроений был тогда сильный. США припоминали многочисленные обиды и унижения за весь период с 1945 года, а их, как оказалось, было немало, в том числе и в высших сферах западногерманского общества.

Я много занимался в тот период проблемами евроракет, писал по этому поводу в Москву. Судя по всему, там эти материалы привлекали внимание. Я же с начала 1981 года искал возможности вернуться в Москву.

Вторая половина 1980 года и начало 1981 были тяжелыми для нашей семьи. Умерли в течение нескольких месяцев сестра моей матери и ее муж, а затем и моя мать. В Москве оставался практически в одиночестве отец. Он никогда не хотел быть кому-либо в тягость, старался жить самостоятельно. Однако оставлять его годами в одиночестве было невозможно, и я стал ставить вопрос о своей замене. Нуждалась во внимании и моя младшая дочь, только что поступившая на учебу в институт.

В сентябре 1981 года я получил неожиданное указание вылететь в Москву для разговора с А. А. Громыко.

В. С. Семенов ничего не знал о причине вызова. Через своих друзей в секретариате министра я, однако, вскоре прознал, что меня собираются сделать послом по особым поручениям и использовать на переговорах по ядерному разоружению. Это вполне отвечало моим сокровенным замыслам.

Когда я прилетел в Москву, то первым делом отправился к Г. М. Корниенко — первому заместителю министра, который не только ведал разоружением, но в последние годы во все большей степени брал на себя работу по практическому руководству министерством. Он сказал мне, что имеется в виду назначить меня руководителем советской делегации на женевские переговоры с США об ограничении ядерных вооружений в Европе. В. П. Карпов, начинавший предварительный раунд этих переговоров, вести их дальше не будет, так как ему придется сосредоточиться на тематике стратегических вооружений. Мне же надо поскорее возвращаться из Бонна и входить в новую для меня тему.

Я поблагодарил Г. М. Корниенко за доверие, но он как бы отвел мою благодарность жестом руки, сказав, что решение принято не им, а лично министром. Это его выбор. Его и надо благодарить, а мне пока следует зайти к В. П. Карпову и В. Г. Комплектову, которые до сих пор вели в МИД СССР эту новую для переговоров с американцами тему.

А. А. Громыко принял меня в тот же день, сообщил о предстоящем назначении, сказал, что переговоры будут тяжелыми. Приходится считаться с ужесточением американского курса. Тематика для меня, конечно, новая, но она новая для всех. Я немало по вооружениям средней дальности написал, да и хорошо чувствую позицию ФРГ, голос которой в этом вопросе может иметь критически важное значение. «Конечно, — добавил Андрей Андреевич, — с ядерным оружием вы раньше дела не имели, но у вас будут сильные эксперты. Кроме того, это не такие переговоры, на которых что-то может решаться «с ходу». Всегда можно будет посоветоваться, запросить инструкций». Так он и советует поступать.

В Бонн я вернулся ненадолго. В. С. Семенов, узнав о моем новом назначении, не стал возражать. Мы провели с ним весь вечер, причем потом он вспоминал, что мы в тот раз выпили какое-то фантастическое количество коньяку. Не берусь подтвердить правильность цифр, которые он при этом называл. Он много рассказывал о своих переговорах с американцами в Женеве, о сложившихся там обычаях и привычках общения друг с другом. Все это я, разумеется, наматывал на ус. Знал он и моего будущего партнера по переговорам Пола Нитце. Против него меня, кстати, все очень предостерегали, даже те из наших представителей, которых этот американский дипломат называл своими друзьями.