Время и случай

Шеварднадзе публично показывал, что он отмежевывается от зачитанного текста проекта договора. Он охарактеризовал его как предложение, над которым еще надо много работать и к которому есть разные варианты. В разговоре с Геншером он успокаивал своего коллегу: «Этот проект еще не последнее слово». На пресс-конференции бросалось в глаза, что Шеварднадзе и Геншер перешептывались и смеялись. Несколько позже глава боннского МИД раскрыл перед узким кругом журналистов причину веселья: он шепнул своему советскому коллеге, что процесс демократизации, видно, зашел в Советском Союзе так далеко, что перед партийным съездом, как на Западе, приходится делать жесткие заявления.

Оглядываясь назад на события в Берлине, надо признать, что неофициально переданная Тарасенко в Мюнстере записка имела свой тактический смысл. Это было успокоительное сообщение о том, что советскую позицию на переговорах в Берлине не следует принимать за чистую монету».

Комментировать эти откровения Эльбе мне трудно. Скажи он мне такое в июне 1990 года, я бы воспринял это как попытку оклеветать моего шефа. Впрочем, ничего подобного тогда Эльбе не писал и не говорил.

Стрелки будущего германского урегулирования были окончательно расставлены 14–16 июля во время визита в СССР канцлера Г. Коля и Г.-Д. Геншера. Переговоры начались в Москве с беседы с глазу на глаз между Колем и Горбачевым, беседы же в широком составе проходили на Северном Кавказе в местечке Архыз, напоенном свежайшим воздухом и залитым в те дни ярким солнцем. Шумела горная река, вода которой, по словам местных жителей, настолько чиста, что годится для заправки аккумуляторов. Эта была величественная кулиса под стать намечавшемуся принятию крупных решений.

В Архыз мы прилетели вертолетами ближе к вечеру после того, как М. С. Горбачев показал канцлеру Ставрополь — место своей прежней работы, бескрайние степи, где шла уборка хлеба, пригласил подняться на комбайн, угостил свежеиспеченным хлебом. Везде шли беседы с людьми, которые интуитивно понимали, что готовится какая-то важная договоренность с немцами. Главное, что звучало в словах людей, так это желание жить с Германией в мире, не допустить повторения страшного прошлого, создать новую основу для прочного сотрудничества. На канцлера и сопровождающих его лиц все это — и богатый привольный край, и люди, и радушие хозяев — произвело глубокое впечатление. Настроение с обеих сторон было превосходное.

Еще в ходе бесед в Москве и канцлеру, и Г.-Д. Геншеру был передан наш проект «большого» советско-германского договора. По пути из Москвы в Ставрополь делегация ФРГ внимательно читала его текст. Судя по репликам, проект нравился. Некоторые видные чиновники даже говорили, что замечаний нет и можно посоветовать канцлеру без особой доработки подписать договор. Как всегда, более осторожные сотрудники МИД ФРГ старались умерить пыл своих коллег, говоря, что «с ходу» такие документы не принимаются.

Поздно вечером по прибытии, когда немецкие гости разошлись спать, у президента прошло последнее перед переговорами совещание. В целом имелась ясность по поводу того, как мог бы выглядеть пакет урегулирований, который предстояло «зашнуровать» в Архызе. Он включал в себя целый ряд тесно связанных между собой политически и логически вопросов: основные параметры договоренности «шести», содержание «большого» советско-германского договора, дальнейшее пребывание и планомерный вывод наших войск из ГДР, тактика совместных с ФРГ действий по реализации того, о чем будет условлено. Однако многие важнейшие детали, цифры, взаимосвязи могли быть определены только завтра в конкретном обмене мнениями между руководителями обоих государств. Им предстояло принять окончательные решения. Учитывая значение проблем, Архызу явно суждено было войти в европейскую и мировую историю.

При подготовке архызской встречи на межведомственном уровне остался несогласованным один вопрос: срок пребывания наших войск в Восточной Германии. Немецкая сторона стремилась максимально сократить его, настаивая на выводе Западной группы войск в течение трех лет или даже в более короткие сроки. Министерство обороны СССР требовало не менее пяти лет. Решить этот вопрос в Москве так и не удалось. Отношения между руководством Минобороны СССР и нашим ведомством к тому времени были весьма натянутыми. В Архызе представителей наших военных не было, как, впрочем, не было и представителей бундесвера. В тот вечер президент советовался по телефону с маршалом С. Ф. Ахромеевым, который высказался в том плане, что компромиссный срок в 4 года был бы приемлем.

На следующий день договоренность была к концу дня достигнута по всем вопросам. На пресс-конференции в Железноводске М. С. Горбачев и Г. Коль подробно изложили ее основные пункты, так что архызский результат оказался как бы публично и окончательно зафиксирован обеими сторонами. Изменениям и пересмотру он не подлежал.