Время и случай

В сентябре я отпраздновал свое 50-летие. Э. А. Шеварднадзе поздравил меня с награждением орденом Октябрьской Революции, работа спорилась и доставляла большое моральное удовлетворение. В октябре в Бонн приехала наша парламентская делегация. Находясь с ней на беседе в министерстве экономики, я вдруг услышал, что канцлер Коль дал интервью американскому журналу «Ньюсуик», в котором сравнил М. С. Горбачева с Геббельсом. Я бросился звонить статс-секретарю МИД ФРГ Майер-Ландруту, чтобы выяснить, что случилось. Он был испуган и расстроен, советовал обратиться в ведомство федерального канцлера, которое отвечало за выпуск в свет всех интервью канцлера.

Мне с трудом удалось уговорить нашу делегацию Верховного Совета СССР не прерывать свой визит в ФРГ. Подействовало одно: Москва не давала такой команды. Заявление канцлера было совершенно необъяснимым, и я очень надеялся, что немцы сумеют достаточно элегантно спустить этот вопрос «на тормозах». В ведомстве федерального канцлера не могли не понимать, что Горбачеву нанесено личное оскорбление, после которого вся работа, проделанная в предшествовавшие месяцы для налаживания германо-советских отношений, пойдет коту под хвост.

Как «спускать на тормозах» такие дела, на Западе знают отлично. Еще мой дорогой партнер по переговорам в Женеве П. Нитце учил меня: «Если вам приводят какое-либо высказывание, которое не в вашу пользу, первое, что вы должны сделать, это сказать, что цитата неточная. Если она все же точная, говорите, что она вырвана из контекста или используется вашим оппонентом в таком контексте, который искажает ее смысл».

Ведомство федерального канцлера действовало в точном соответствии с этим рецептом. Но действовало не очень ловко. Сам канцлер отмалчивался, а объяснения его сотрудников звучали достаточно путано. Когда они постепенно все свалили на «Ньюсуик», который «исказил» высказывания канцлера, американцы нанесли следующий удар. «Ньюсуик» передал в печать магнитофонную пленку с записью разговора Г. Коля с корреспондентами. По тону беседы было видно, что это было скорее не интервью, а болтовня у камина с бокалом рейнского в руке, но слова, которые затем цитировал «Ньюсуик», действительно прозвучали. Американцы оказали своему другу-канцлеру в тот момент медвежью услугу. Они не помогали ему выпутаться из неприятной ситуации, а сознательно топили его. Темпы, наметившиеся в развитии советско-германских отношений, не устраивали их.

30 октября я отправился в ведомство федерального канцлера, чтобы заявить формальный протест в связи с высказываниями канцлера. Начиналась длинная цепь объяснений на различных уровнях, включая главу ведомства федерального канцлера Шойбле, а затем и Геншера. Канцлер никак не хотел ни извиниться, ни взять свои слова назад, ни, наконец, выразить сожаление по поводу случившегося. Каждое слово, которое могло бы вести к тому, чтобы загасить конфликт, приходилось буквально вытягивать клещами из официальных представителей ФРГ. Тем временем отменялись визиты в Москву федеральных министров, рушилась программа контактов, намеченная в ходе визита Геншера, я должен был избегать бесед с канцлером, наши высокие представители должны были обходить стороной Бонн. Все это было абсолютно не ко времени, как говорят немцы «überflüissig wie ein Kropf» (неуместно, как зоб).

Время шло, вопрос не решался. Правда, в один из дней мне позвонил наш первый заместитель министра Ю. М. Воронцов, который, сославшись на разговор с М. С. Горбачевым, посоветовал потихоньку загасить это дело. Ясно, что канцлер наговорил лишнего, наверное, сожалеет об этом. «Ну что ему теперь, повеситься, что ли? — говорил Воронцов. — Попробуй вытянуть от них более или менее приличествующие случаю сожаления о случившемся». Но вслед за этим я получил из Москвы несколько официальных телеграмм, в которых мне вновь предписывалось не давать немцам спуску. Видимо, в Москве боролись разные мнения, колебался и сам М. С. Горбачев.

Тем временем в делах с ФРГ на высоком уровне наступила пауза. Я раздумывал, как выбираться из этой ситуации. Придется начинать все сначала. Со стороны ФРГ требовался жест, причем весьма солидный, свидетельствующий о желании возобновить диалог и загладить случившееся. Таким жестом мог стать визит в СССР президента ФРГ Р. фон Вайцзеккера. Находясь в Москве в начале 1987 года в связи с очередным Пленумом ЦК КПСС, я высказал эту идею сначала Э. А. Шеварднадзе, а заручившись его поддержкой, и М. С. Горбачеву. Он поддержал эту мысль, сказав, что Вайцзеккера охотно примет.