Гостеприимные албанские хозяева свозили нас в воскресенье в морской курортный городок Дуррес, расположенный неподалеку дворец короля, посетили мы и музей легендарного Скандербега в Круе, а также выставку достижений албанского хозяйства. Бросилось в глаза, что, несмотря на трудный период наших отношений, несмотря на преследование всего, что было связано с «советским ревизионизмом», в Албании было живо знание русского языка, особенно среди интеллигенции. Основные библиотечные фонды в албанских учебных заведениях были скомплектованы в свое время за счет советской литературы. Так это и осталось. При всей неприязни Э. Ходжи к Москве средств на покупку другой иностранной литературы у Албании не было. Вот и сохранился там живым русский язык.
В Тиране было много политических бесед. Речь шла, конечно, не только о путях развития двусторонних отношений, особенно в экономической и научно-технической областях. Албанцы возлагали на нас немало надежд в плане реконструкции предприятий, построенных ранее при нашем техническом содействии, возобновления морских и воздушных транспортных связей, разработки полезных ископаемых. Все это должно было стать предметом подробных переговоров соответствующих министерств.
Произошел обмен мнениями и по вопросам подключения Албании к процессу СБСЕ, перспектив строительства новой Европы, положения на Балканах. В Тиране я впервые почувствовал и острый, как гвоздь, югославский вопрос. Мои собеседники: и проф. Лазри, и бывший однокашник по институту заместитель министра иностранных дел Сократ Пляка — обращали внимание на неизбежность обострения межнациональных конфликтов в СФРЮ, угрозу распада югославского государства, настойчиво и остро ставили вопрос о косовских албанцах. Они ничего не просили. Они только объясняли свое видение ситуации и предупреждали о надвигающемся кризисе.
Должен сказать, что здесь я буквально физически ощутил, что Балканы вполне заслуженно носят название порохового погреба Европы. И понял, что безопасность Европы отнюдь не стала одномерной и вряд ли может быть обеспечена только путем развертывания общеевропейского процесса. Тот, кто хочет иметь стабильную Европу, должен выстраивать систему двойных, тройных и четверных страховок и перестраховок — двусторонних, региональных, общеевропейских — и, главное, не забывать, что родившиеся во глубине веков стойкие очаги конфликтов и противоречий с помощью одного нового мышления и признания верховенства общечеловеческих ценностей вряд ли могут быть поставлены под эффективный контроль, не говоря уже об их полном устранении.
30 июля 1990 года мы подписали заявление о нормализации отношений между СССР и Албанией и вылетели в Москву. Поездка в Албанию закончилась для меня страшной простудой. Сказались жара и купание в удивительно холодной воде Адриатического моря.
При начале переговоров «2+4» было условлено, что встречи министров иностранных дел должны были проходить поочередно в столицах государств-участников. После встречи 17 июля в Париже очередь была за Москвой. Архызские переговоры создали предпосылки для того, чтобы московский тур переговоров, назначенный на 12 сентября, мог стать последним и встречи в Вашингтоне и Лондоне не потребовались бы.
За это активно выступили немцы, которые все определеннее нацеливались завершить процесс воссоединения не к концу года, а в начале октября. Но объединяться, не имея договора об окончательном урегулировании с Германией, им явно не хотелось. Возникла бы единая Германия, но в старой системе международно-правовых координат. Вопрос о четырехсторонних правах и ответственности не был бы решен, как не были бы решены вопросы об иностранных войсках, военно-политическом статусе территории ГДР и т. д. На переговорах «2+4» обстановка могла непредсказуемо измениться. Во всяком случае в Бонне опасались, как бы при таком варианте развития событий дела не затянулись.
Для нас затяжка была бы также связана с определенным риском. Правда, наши соображения при этом были несколько иными. Отсрочить сам акт объединения было практически невозможно. Но кто знал, как поведут себя на переговорах немцы, после того как решат главную для себя задачу воссоединения? Кто знал, в какую сторону после этого повернут на переговорах представители трех держав? Не будет ли размыта архызская договоренность? В каком положении окажутся наши войска, если не определить условия их пребывания, деятельности и финансирования? Как будет выглядеть большой советско-германский договор, если не составить его сейчас, «по свежим следам»? Надо было ковать железо, пока оно еще горячо.