Время и случай

20 декабря я услышал по телевидению выступление Э. А. Шеварднадзе, в котором он заявил, что уходит в отставку. Оно было для меня полной неожиданностью. Несколько дней не хотел верить, что решение окончательное. Думал, это тактический ход, найдется какой-то вариант, в дело вмешается президент и все уладится. В один из таких дней имел краткий разговор с Эдуардом Амвросиевичем по телефону. Сказал ему, что не понимаю такого решения: столько вложено сил в то, что уже сделано, и в то, что еще надо довести до конца, созданы тесные продуктивные контакты с ведущими политическими деятелями зарубежных стран, нехорошо сейчас оставлять МИД СССР.

Я говорил и еще что-то, но вдруг почувствовал, что на другом конце провода было молчание. Такого в беседах с Э. А. Шеварднадзе у меня еще не было, и я осекся. Подумал, что, наверное, слушать это может быть и обидно. Человек принял трудное решение. Наверное, он имел на то основания, о которых мне с моей колокольни судить трудно.

Потом в трубке раздался голос: «Мы еще поговорим об этом когда-нибудь».

От отставки Э. А. Шеварднадзе до августовского путча

Все первые дни наступившего нового, 1991 года в московских коридорах власти гадали, кто станет новым министром иностранных дел. Перебирали разных кандидатов. Некоторые мои доброжелатели даже прочили на это место меня. Я же думал, что новым министром, скорее всего, будет политик из близкого окружения президента, так как руководить внешнеполитическим ведомством в обострившейся обстановке было не только трудно, но и рискованно. Во всяком случае новому министру завидовать не стоило бы, а близкому другу я бы, скорее, пожелал, чтобы его минула сия чаша.

Внешнеполитических резервов у нас оставалось все меньше. Все большее давление оказывалось на Москву в вопросе сохранения единства Союза. Оно шло не только изнутри, но и извне, прежде всего со стороны США. Активничали скандинавы, особенно исландцы и датчане. Обострялся прибалтийский вопрос. Союзные республики все более решительно начинали выходить на самостоятельные отношения с иностранными государствами, заключали свои договоры, посылали своих представителей, действовали в обход МИД СССР и центральных ведомств, ставили вопрос об открытии собственных дипломатических и консульских представительств либо о назначении своих специальных представителей в посольства СССР. Перспектива существования единой союзной дипломатической службы в этих условиях становилась все более неопределенной.

Попытки управлять начинающимся процессом представлялись не особенно перспективными, хотя нельзя сказать, что они не предпринимались. Идея совета министров иностранных дел республик под председательством союзного министра была выдвинута еще Э. А. Шеварднадзе. Но конечный итог развития всего этого процесса во всяком случае мне представлялся достаточно однозначным.

Я продолжал свой отпуск в «Загорских далях». Быть в тех условиях вдалеке от столицы казалось более разумным, чем крутиться в водовороте аппаратных страстей и присутствовать на московской ярмарке тщеславия.

Выезжал в Москву я только на заседание комитета по международным делам 9 января по поводу подготовки германских договоров к ратификации. Прошло это заседание намного спокойнее, чем предшествовавшая такая встреча 13 декабря, но дискуссия продолжалась более 4 часов.

Комитет рекомендовал ратифицировать пакет договоренностей с Германией, с оговоркой, что предварительно вопрос должен быть еще раз рассмотрен комитетом по обороне и безопасности. По конституции мнение этого комитета не влияло, на решение о вынесении договоров на ратификацию, но результаты дискуссии на этом комитете никак не следовало недооценивать с точки зрения формирования мнения депутатов Верховного Совета СССР. А в этом комитете, как мы знали, было предостаточно критиков и германских договоров, и всей политики М. С. Горбачева.

Да и рассмотрение вопроса на комитете по международным делам ясно говорило — основная проба сил еще впереди. Обнадеживало, правда, что руководство Министерства обороны определило, кажется, свою позицию. Во всяком случае М. А. Моисеев твердо заверил меня в конце заседания, что они приняли принципиальное решение в пользу ратификации. Оставалось ждать, насколько это скажется на позиции группы «Союз», всех тех представителей, которые уже несколько месяцев зарабатывали себе очки перед телекамерами и в газетах, доказывая, что в германских делах у нас имелась или все еще имеется какая-то альтернативная возможность действий.

11 января я возвратился в Москву и в понедельник, 14 января, зашел на работу. Вскоре стало известно, что новым министром должен стать наш посол в США, бывший первый заместитель министра А. А. Бессмертных. Его пребывание в Вашингтоне продлилось всего несколько месяцев. Теперь он срочно возвращался, оставив в США жену и только что родившегося сына, так как времени на сборы у него не было.