Время и случай

Прогрессирующий развал власти и порядка в стране острее всего сказывался именно в наших отношениях с бывшими союзниками, учитывая их объем, разветвленность, вовлеченность в них огромного количества людей. Какой-либо сбой в культурных связях, скажем, с Норвегией или Ирландией — это полбеды, и волнует он, как правило, лишь узкий круг заинтересованных лиц и учреждений. Поэтому и страстей вскипает немного и поправить дело сравнительно просто. Сбой же в культурных или научно-технических связях с Болгарией — это уже государственная проблема. Это иной масштаб, так как затронуты сразу десятки тысяч людей и множество организаций. Прекращение закупок железнодорожных товарных вагонов в Румынии — это опять огромная проблема, так как завод-производитель целиком сориентирован на производство этих вагонов для Советского Союза. Их больше никто не купит, и без работы оказываются тысячи людей. Правительство же СССР все более утрачивало рычаги, позволявшие ему принимать меры для решения подобных вопросов и выправления положения. Не было этих рычагов и на республиканском уровне, в чем быстро убедились восточноевропейские страны, несмотря на все попытки российских, украинских, казахских и прочих властей надувать щеки и рассматривать себя как новых партнеров во внешнеторговых связях.

На нас тем временем усиливался нажим по вопросу о Прибалтике. Ситуация складывалась довольно нелепая. В Вильнюсе регулярные войска захватили телебашню, была стрельба. В то же время в Москве все, начиная с президента, заявляли, что никаких приказов действовать войска не имели, что с обстоятельствами дела надо еще разбираться. Литовские власти, однако, прямо обвиняли во всем случившемся центр, рассылали своих эмиссаров по Западной и Восточной Европе, просили поддержки. В то же время действовать в соответствии с союзным конституционным порядком выхода из состава СССР, то есть проводить референдум, они не хотели, добиваясь, чтобы Президент СССР признал законным решение их парламента о суверенитете.

Но М. С. Горбачев не мог пойти на этот шаг хотя бы уже потому, что в этом случае был бы обвинен в Верховном Совете СССР в нарушении нового советского закона о порядке отделения и Конституции СССР. Это могло бы повлечь требование об его отставке. На Западе понимали это. Понимали и послы европейских держав, которых я принимал по прибалтийским делам в те дни.

Неправильно думать, что все на Западе так уж хотели немедленного отделения Прибалтики. Важнее было сохранить Горбачева и продолжить процесс реформ. Однако нас постоянно предупреждали, что в Прибалтике не должно быть применения силы. Не будет применения силы, вопрос о признании независимости прибалтийских государств не будет форсироваться и Западом, он будет предоставлен «естественному ходу событий» при должном уважении конституционных реалий и суверенитета СССР.

В Литве же дело опять дошло до применения силы. 25 января наш посол в Люксембурге сообщил, что политдиректора МИД стран ЕС в порядке «воспитательных мер» приняли решение передавать продовольственную помощь, кроме срочной, не правительству СССР, а только общественным организациям. Техническое содействие должно было быть заморожено вообще, переговоры о новом договоре между ЕС и СССР отложены. А. А. Бессмертных приглашали в Люксембург или Брюссель, чтобы объясниться. Встреча комиссии ЕС — СССР по экономическим делам должна была быть отложена. Французы перенесли сроки визита в Париж А. И. Лукьянова. Международный валютный фонд передвинул рассмотрение вопроса о нашем ассоциированном членстве.

Правда, посольства стран ЕС в Москве нам тут же дали понять, что страны ЕС не очень хотят ссориться, что решение политдиректоров не окончательное, так как будет еще 4 февраля встреча министров иностранных дел стран ЕС, на которой вопрос будет рассмотрен заново и что по прибалтийским делам нам надо серьезно поговорить прежде всего с американцами.

Но попытка начать применять в отношении Советского Союза санкции, по сути дела, была налицо. Предпринималась она после присуждения нашему президенту Нобелевской премии, после подписания Парижской хартии, объединения Германии, договоренности в Вене о фактически односторонних сокращениях наших обычных вооружений, совместных действий против иракской агрессии в Кувейте. Это, конечно, вызвало в нашем руководстве раздражение.