Время и случай

В руках народного депутата СССР Н. И. Петрушенко внезапно оказалось письмо бременского профессора А. Петерса, доказывавшего возможность для СССР взыскать с Германии в случае, если мы сохранили бы четырехсторонние права и ответственность, то есть не ратифицировали бы документ об окончательном урегулировании в отношении Германии, фантастическую сумму репараций. Профессор предлагал проигнорировать всю прежнюю правовую основу решения вопроса о репарациях, забыть о той сумме репараций (10 млрд долларов), на которую мы первоначально претендовали, не учитывать наши заявления 1953 года об отказе от дальнейшего взимания репараций с Германии, о проекте мирного договора с Германией 1959 года, в котором мы записали статью, что репарации с Германии взиматься не будут. Логика его рассуждений строилась на исчезновении ГДР и воссоединении Германии. Значит, все прежние соглашения можно объявить не имеющими больше значения и начинать рассматривать вопрос как бы заново.

На основе данных из известной книги Вознесенского о советской экономике во время Великой Отечественной войны профессор Петерс исчислял ущерб Советскому Союзу в сумме 1900 млрд марок. Это была одна из его возможных цифр для предъявления требований об уплате к объединенной Германии., Другая возможная цифра исчислялась так: сумма репараций, выплаченных Советскому Союзу на душу населения ГДР, умножалась на число жителей ФРГ, которая, как известно, репараций нам не платила. В этом варианте получалась тоже довольно впечатляющая сумма в 270 млрд марок.

Профессор написал 9 января 1991 году письмо канцлеру Г. Колю, где говорил, что если СССР не ратифицирует договор «2+4», то он не утратит своих прав победителя и сможет любыми «адекватными» способами изъять затем репарации у Германии в пределах названных сумм. Как конкретно мыслил себе Петерс взыскание репараций в 1991 году с помощью прав победителя, оставалось загадкой. Наверное, наши, войска должны были возобновить демонтаж немецких предприятий или приступить к массовым конфискациям имущества. Все это, разумеется, было спекуляцией и, может быть, даже и шантажом, так как профессор туг же предлагал канцлеру свои советы, как можно было бы уменьшить сумму репараций и, видимо, надеялся на вознаграждение. Заодно он информировал и нашего народного депутата, выступавшего в Верховном Совете СССР против ратификации.

К этому письму надо было отнестись тем не менее со всей серьезностью. Желание получить с немцев побольше денег в связи с воссоединением будоражило умы многих. Если бы Н. И. Петрушенко начал жонглировать цифрами и аргументами Петерса, эффект был бы весьма неприятным. Юридические аргументы наши депутаты воспринимали обычно с трудом. Утешало лишь одно: исчисленные Петерсом суммы репараций были настолько велики, что казались подозрительными даже самым ярым критикам МИД СССР. Видимо, не представлялись они реальными и самому Н. И. Петрушенко. Тем не менее он нам прислал официальный депутатский запрос по этому поводу.

Подготовив развернутый ответ в Верховный Совет СССР на этот запрос, мы пришли, однако, к выводу, что нельзя больше медлить в вопросе о получении от Германии компенсации нашим гражданам, пострадавшим во время войны от действий нацистов. Речь шла прежде всего о тех, кто угонялся на принудительные работы, находился в концлагерях, стал жертвой псевдомедицинских экспериментов. Вопрос этот ставился нами по ходу переговоров с ФРГ в связи с договором «2+4» и теми двусторонними договорами, которые обсуждались в то время. Включить его в договоры тогда не удалось, но во время визита М. С. Горбачева в ФРГ в ноябре 1990 года произошел обмен мнениями между Э. А. Шеварднадзе и Г.-Д. Геншером, который закончился позитивно. Тогда условились вернуться к выработке практических решений после выборов в бундестаг, намеченных на 2 декабря.

Выборы прошли. В нашей печати и в дискуссиях в комитетах Верховного Совета СССР вопрос о компенсации пострадавшим в войне звучал все более остро. Требовался ответ по существу. Значит, подходило время напомнить немецкой стороне о договоренности. Подтвердят ли они ее? Ведь Э. А. Шеварднадзе ушел, а литовские события поставили под вопрос многие финансовые дела с Западом. Тем не менее мы условились с А. А. Бессмертных, что он пошлет письмо Г.-Д. Геншеру. 12 февраля этот вопрос был поднят и в письме М. С. Горбачева канцлеру ФРГ. Немцы проявили готовность держать слово.

26 февраля 1991 года сразу после завершения совещания ПКК Варшавского договора в Будапеште я вылетел в Бонн на переговоры о компенсации нашим гражданам с Д. Каструпом, ставшим с начала года статс-секретарем МИД ФРГ.