Время мира

Эта ситуация продолжалась на протяжении всего XVIII в., завершившись фактической золотой системой. Несомненно, последняя официально приняла конкретные формы лишь после провозглашения золотого стандарта в 1816 г.; тогда фунт стерлингов сделался эквивалентом соверена (реальной золотой монеты, весившей 7,988 г при содержании чистого металла в 11/12). Однако золото с 1774 г. явственно взяло верх над серебром в качестве денежного регулятора. Потерявшие вес золотые монеты изымались из обращения, для того чтобы быть перечеканены своим правильным весом, в то время как к серебряным монетам отказывались применять дорогостоящий процесс перечеканки, а заодно принимали решения об отмене их обязательного приема в платежах, превышающих 25 фунтов. Таким образом, на деле, если и не по закону, фунт стерлингов начинал привязываться к золоту, тем самым приобретая новую устойчивость.

_{Берега Темзы в Лондоне к концу XVIII в. Собрание Виолле.}

Все эти факты известны, но каковы их причины? Постоянное завышение цены золота, лежавшее в основе явления, зависело непосредственно от правительственных решений, и только от них. А тогда — какой политике, какой необходимости экономики отвечало это завышение? На самом деле создавать благоприятные условия золоту означало дать толчок движению серебра в обратном направлении. Лично я всегда думал, что в старинной денежной системе деньги с завышенной стоимостью становились своего рода «дурной» монетой, способной изгнать хорошую. Такое расширенное толкование псевдозакона Грешэма упрощает объяснение. Когда Англия притягивала к себе золото, она ускоряла отток из своих пределов белого металла разом в Нидерланды, к Балтийскому морю, в Россию, в Средиземноморье, в Индийский океан и в Китай, где упомянутый металл будет непременным условием обменов. Венеция, чтобы облегчить перевод белого металла, необходимого для процветания ее торговых операций, на Левант, поступала таким же образом. С другой стороны, у Англии и не могло быть иного пути после того, как, восторжествовав над Португалией в результате заключения договора лорда Метуэна (1703 г.), она оказалась подключена к золоту Бразилии. Разве не сделала она тогда, даже если и не знала этого, выбор в пользу золота против серебра? И не была ли она для такой игры обута в семимильные сапоги?

К тому же, вероятно, не было случайным, что в момент, когда расстройство торгового баланса с Португалией прервало или сократило приток бразильского золота, Англия уже двигалась в направлении стадии, которая логически должна была последовать: стадии бумажных денег. В самом деле, в той мере, в какой Англия мало-помалу выдвигалась в центр мира, она, как и Голландия в эпоху своего величия, меньше нуждалась в драгоценных металлах. Легкий, почти автоматический кредит умножал ее платежные средства. Так, в 1774 г., накануне «американской» войны, Англия увидела и допустила бегство за границу сразу своих золотых и своих серебряных монет. Эта на первый взгляд ненормальная ситуация ее не тревожила: высший уровень денежного обращения в стране был уже занят кредитными билетами Английского банка и частных банков; золото и серебро стали, если несколько преувеличить, второстепенными державами. И если «бумага» (слово, удобное своей краткостью, которое давно уже употребляли французы и которое так сердило Исаака де Пинто)²⁸⁸ заняла это решающее место, то потому, что Англия, лишив престола Амстердам, сделалась пунктом слияния обменов вселенной, а вселенная, если можно так выразиться, вела свою бухгалтерию в Англии. Ярмарки, прежние места слияния обменов, предлагали аналогичные концентрации: кредит на них утверждался над наличными. Англия лишь придала новые измерения старинным решениям — и в итоге оказалась более наводнена бумагой, чем безансонские ярмарки, и в такой же степени, как сам амстердамский рынок.