На таком пути по необходимости предстояло сделать новые шаги. В 1797 г. денежные затруднения непрестанно возрастали: война требовала огромного экспорта наличных денег на континент, который надлежало денежным хлыстом поднять против Франции. С болью в сердце, боясь последствий своего акта, Питт289
, обычно такой уверенный в себе, заставил парламент согласиться на краткосрочную неконвертируемость билетов Английского банка. И именно здесь начинается последнее чудо:Фешенебельный квартал Лондона — Гроувенор-сквер около 1790 г. Фото Снарк Интернэшнл.
Именно таким образом был без особого ущерба преодолен сам по себе исключительно трудный кризис.
Подобный успех зависел от отношения английской публики, от ее гражданских чувств, от доверия, которое она издавна испытывала к денежной системе, всегда избиравшей устойчивость. Но такое доверие покоилось равным образом и на уверенности и на обеспеченности, какие дает богатство. Гарантией бумажных денег были, вне сомнения, не золото и не серебро, а огромное производство Британских островов. Именно товарами, созданными их промышленностью, и продуктом их перераспределяющей торговли острова выплачивали своим европейским союзникам баснословные субсидии, которые позволят им сокрушить Францию, сохранить фантастический для того времени флот и армии, которые будут способствовать в Испании и Португалии созданию ситуации, неблагоприятной для Наполеона. В тот период никакая другая страна не способна была бы поступать так. Как писал в 1811 г. один проницательный очевидец, в тогдашнем мире не было места для двух экспериментов такого порядка291
. И это, возможно, справедливо.Но признаемся наконец что если рассматривать историю фунта стерлингов в целом, то каждый эпизод ее ясен, объясним; удивительным остается его курс в виде прямой линии, как если бы столь прагматичные англичане с 1560 г. знали верную дорогу в будущее. В это нельзя поверить. А тогда — не следует ли видеть в том скорее повторявшийся результат агрессивного напряжения страны, побуждаемой своим островным положением (положением острова, который надо защитить), своим усилием прорваться в мир, своим ясным представлением о противнике, коего надлежит сокрушить: Антверпене, Амстердаме, Париже? А устойчивость фунта? Это было орудие борьбы.
Какой только роли не сыграет Лондон в британском величии! Он выстроил и сориентировал Англию от А до Я. Его тяжесть, его необъятность вели к тому, что другие города едва существовали в качестве региональных столиц: все они, за исключением, быть может, Бристоля, были к его услугам. Как заметил Арнольд Тойнби, «ни в какой другой стране Запада один-единственный город не затмевал настолько полно все остальные. В конце XVII в., когда население Англии было незначительным в сравнении с населением Франции или Германии и меньшим, чем население Испании и Италии, Лондон был уже, по всей вероятности, самым большим городом Европы»292
. К 1700 г. он насчитывал примерно 550 тыс. жителей, т. е. 10 % всего английского населения. Его подъем был постоянным и наглядным, невзирая на опустошения от эпидемий и чумы. Таким образом, в отличие от слишком обширной, внутренне разделенной Франции, разрывавшейся между Парижем и Лионом, Англия имела только одну голову, но громадную.Лондон — это одновременно три или четыре города: Сити, бывший экономической столицей; Уэстминстер, где обитали король, парламент и богачи; река, служившая в низовьях портом, вдоль которой тянулись кварталы простонародья; наконец, на левом берегу Темзы предместье Саутуорк с его узкими улицами, где, в частности, находились театры: «Лебедь», «Роза», «Глобус», «Надежда», «Красный бык» (их было 17 в 1629 г., тогда как в Париже в это же время существовал лишь один)293
…Плотные рыночные зоны находились в пределах досягаемости Лондона