Время полыни

– А где люди? Часовые, тревожные группы? Куда все подевались? Тут и укрыться-то негде. Погибли? Но тогда должны были остаться тела. – Сергей с нехорошим предчувствием осматривал пустую вышку.

– Брось, пошли. – Шмидт сунул озябшие руки в карманы. – Тут недалече блокпост был. Издали посмотрим, есть ли там кто. Хотя я уже догадываюсь, что мы увидим.

Интуиция их не обманула. Через полчаса ходьбы под моросящим противным дождем они действительно вышли к блокпосту.

Даже на первый взгляд было ясно, что живых тут они не встретят. Впрочем, мертвых тоже не оказалось. В помещениях было абсолютно пусто. Ветер шелестел занавеской в разбитое окно, пахло тленом и плесенью.

Ощущения были такими, словно люди ушли отсюда давным-давно, чего быть, конечно же, не могло. Но глаза беспристрастно фиксировали картинку, верить в которую разум отказывался.

В комнате отдыхающей смены нашлись две металлические двухъярусные кровати. Обе ржавые и темные. Матрасы и одеяла на них сгнили. Следующая комната. Казенный трухлявый стол, такие же ветхие стулья, закрытый облупившийся сейф в углу.

На столе Сергей увидел журнал дежурной смены. Бумага старая, скукожившаяся, заплесневелая от сырости. Тем не менее журнал был датирован именно этим годом. Сокольских ковырнул было страницы кончиком ножа, но напрасно. Они слиплись намертво, словно пролежали тут не менее полувека.

Комната хранения оружия. Пирамида и стеллажи пустые. Вот разве что два стальных шкафа заперты. Но и открыть их у сталкеров не получилось. Повозились пять минут, да и плюнули.

В помещении, служившем для приема пищи, Шмидт обнаружил печку-буржуйку.

– Ты гляди, хоть и ржа кругом, а печка-то еще годна для отопления. А все почему? Потому что чугун, а это на века!

Он открыл дверцу и сноровисто стал разламывать мебель – на растопку.

– Ты чего, заночевать тут решил? – спросил Сергей, осторожно устраиваясь на рюкзаке.

– Ну, о ночлеге думать рано. Но чайку вскипятить да кости погреть стоит. Раз такая оказия подвернулась. Заодно и обмозговать, во что это такое мы влипли и как теперь выбираться. А главное – куда?

– Ты опасаешься, что на месте Октябрьского тоже вот такой мавзолей образовался? – Сокольских обвел комнату рукой.

– Не каркай, Птица! – раздраженно засопел Шмидт. – Я надеюсь, что с поселком все в порядке. Ну, самое большое – белье с веревок ветром унесло.

– А если…

– Вот давай без «если», хорошо? Нам еще туда столько топать, что ежели сразу о плохом думать, можно прямо здесь ложиться да помирать.

– Хорошо, молчу. – Сергей достал чай, сахар и котелок. – Сил наберемся и тронемся.

Но странное дело. Стоило им вскипятить воды и выпить горячего чаю да съесть по банке тушенки на каждого, как желание куда-либо идти пропало. Навалился сонный дурман. Сокольских лежал и смотрел, как от мокрой куртки, висящей над разогревшейся буржуйкой, поднимается пар. Как потрескивают угольки в приоткрытой дверце. И стали ему, Сереге, как-то вдруг безразличны ржа и плесень под ногами, дождь за окном, да и вся эта Зона.

Как-то привычно, что ли, все сделалось. Точно так же он себя чувствовал во время службы на таджикско-афганской границе. В те неспокойные дни, когда их погранотряд по полной хлебнул чужой войны. Тупой, страшной и бессмысленной. Серега вот так же лежал в расположении роты и смотрел в окно. До дембеля было невыносимо далеко, а до смерти, прямо как в песне про землянку, – «четыре шага».

Это была не метафора, буквально накануне их погранотряд обстреляли из минометов. Осколками первых же мин двух ребят из молодого пополнения убило прямо на пороге казармы. «Непримиримые», из местных, начали претворять в жизнь обещания: избавить свою страну от «русских чужаков».

Сергей увидел, как с улицы через окно заглядывает бородач-душман, неприятно щерясь гнилыми зубами. Вставать было лень, и Сокольских отвернулся. Впрочем, взгляд его тут же натолкнулся на трех солдат у печки. На них были украинские знаки различия, бойцы кучно сгрудились в темном углу и печально смотрели на бывшего пограничника. Почему-то Сергей сразу понял, что они мертвые.

Тогда где-то на краю сознания шевельнулась тревожная мысль о неправильности происходящего. Сокольских нехотя потряс отяжелевшей головой и услышал металлический стук. Тут Птица окончательно пришел в себя. Видения исчезли. В помещении были только заснувший Шмидт и сам Серега. На полу лежала его эмалированная кружка, из которой вытекали остатки чая.

«Не нравится мне это место. Надо бы, пожалуй, уходить отсюда». Сергей встал и, растолкав Шмидта, убедил его в необходимости идти.

К счастью, дождь закончился. Обходя грязь и лужи, сталкеры пошли в сторону Октябрьского.

На очередном коротком привале Серегин напарник решил взобраться на дерево, чтобы с высоты взглянуть на окрестности.

Наблюдение было недолгим.

– Слышь-ка, Птица, там люди какие-то бредут. – Шмидт завозился на верхушке сосны, и стоящему внизу Сергею за шиворот посыпался лесной мусор.

– Что за люди? Далеко?