– Думаешь, не чудище вовсе лютует? – перегнувшись через стол, Оле крепко схватил меня за пуговицу. – Нет, Ларс, нежить это, нелюдь, хоть бы и на двух ногах, о двух руках, одной голове и шкура гладкая, мягкая. И я эту тварь поймаю. И башку откручу. Плевать, до колен у нее клыки или обычные. Ты только найди про нее, Ларс, все равно что, хоть сказку, хоть пугалку. Найди, слышишь? А Хельга уже сообразит, что дальше. Сестра у тебя умная, ей только кончик ниточки дай, а она ужо всю плетенку по узелку распутает. А потом и моя очередь придет. Каждому свое дело делать. Найди, Ларс…
Оле повторял эти слова как заклинание. Сильно испугало бравого капитана видение Хельги, с арбалетом наперевес гоняющейся за нежитью и преступниками. Как же я его понимаю.
Когда Сван уже занес ногу над порогом, я окликнул его:
– Оле, а с Фридой-то что?
– Да что ей сделается! Замуж выходит, за кузнеца. Согласились родители.
Снова страницы, страницы, страницы. Чернила черные, чернила красные, золотые вставки. Переплеты тканевые и кожаные, тисненые, гладкие. Надо, кстати, следить, куда кладу просмотренные летописи, а то сам не замечу, как окажусь узником, замурованным в башне. Разрушить ее не составит труда, но больно уж муторно собирать потом и сортировать рассыпавшиеся книги.
– Здравствуй, Ларс.
Стоя на пороге, Герда изумленно оглядывалась.
– Ну ты закопался. Прямо хоть Вестри проси тебя найти.
Сделав два осторожных шажка по свободному пока участку пола, Герда остановилась, почтительно разглядывая тома хроники.
– Сколько… истории… Когда книги стоят на полках, непонятно, что их так много. А что ты делаешь?
– Ищу упоминания о хлыне.
Сказал про чудище, и сразу словно пригоршню снега за шиворот сунули. Даже радость от лицезрения Герды потускнела. Хельга же запретила ей ходить по городу одной!
– Герда! Ты как здесь оказалась?
– Ну как… Открыла дверь и пошла. Знаю ведь, где ратуша.
– А кому велено было дома сидеть и без крайней необходимости не высовываться?
– Но я ж не просто так шляюсь! Гудрун говорит, что вы все по целым дням бегаете, а поесть забываете. Вот, я тебе принесла, – Герда вытащила из кармана передника завернутый в салфетку пирожок.
Улыбается и смотрит глазищами своими, а в них словно сполохи полночные играют. Ну как можно такую не любить, сердиться на нее?
– Спасибо. Ты бы все-таки не ходила одна, опасно.
– Почему одна? Со мной Вестри ходит.
– Но сейчас он вот, здесь сидит.
– Значит, сейчас вы оба меня охраняете.
Ну что за девчонка! Я ей слово, она мне десять.
– Ведьму вообще переговорить трудно, – успокаивающе заявила Герда, устраиваясь в кресле для посетителей. – Ну, что тут у тебя? Объясни, что и как, и я тебе помогу. Вдвоем мы быстро все сделаем. А то ведь и не поговорили толком еще.
Вчера я два часа рассказывал Герде о Белом Поле, пока от усталости не начал нести околесицу, и старшие ни шуганули меня спать. Разве ж этого хватит?
– Ларс, а кто такой Гейрред Хед?
– Не знаю. Горожанин какой-нибудь. Что про него написано?
– Что он бил кхарна, его арестовали и странные смерти в городе сразу прекратились. Вот, посмотри, – Герда пододвинула мне памятный том хроники в сером переплете. Тот самый, из которого были вырезаны страницы.
Запись была сделана рукой Орма Бъольта, ушедшего хрониста.
«Одиннадцатый год правления Альбериха I Непоседливого, 15-й день весны. Гейрред Хед бил на улице кхарна. Добрые горожане отвели негодяя в Палату Истины.
С этого дня странные смерти в Гехте прекратились».
Герда ошиблась, объединив два события. Но это случилось бы с любым человеком, не занимающимся летописями. У самого края страницы темнело большое жирное пятно. Изготовитель пергамента в чем-то сплоховал, вот и получилось место, на которое чернила никак не ложатся. Орма Бъольта в тот день, видимо, обуяла великая скаредность, и он начал абзац, нисколько не отступив от негодного места.
Я хотел сказать об этом Герде, но мою радость качество пергамента интересовало меньше всего.
– Подлость какая, бить кхарна! – сердито проворчала она. – Он что, с ума сошел, этот Гейрред Хед? Что с ним самим сделали?
– В тюрьму посадили, наверное. Или отдали целителям Леге, в приют умалишенных, может быть, действительно спятил. Это надо смотреть в архивах суда.
– А отвели его куда? Эта Палата Истины – что такое?
– В караулку его отвели, к стражникам. А те – в каталажку. Но это мы можем так между собой говорить. А в документах все это, включая казармы и Хельгин «насест», именуется Палатой Истины.
– А суд к ней не относится?
– Относится, но у него свои архивы.
– Тогда пойдем поищем. Не успокоюсь, пока не узнаю, что этому гаду влепили. Подлость какая, бить того, кто сдачи дать не может!
Моя радость разгневалась не на шутку.
– Герда, столько лет прошло! Этот Гейрред помер давно или сейчас в лед налаживается.
– Все равно, – уперлась зеленоглазая умница. – Человек, способный обидеть кхарна, или собаку, или еще кого-то, кто верно ему служит и слабее его, и на другое зло решится, не раздумывая!
Рассерженная, с гневно сверкающими глазами, была она чудо как хороша.
– Что ты так смотришь? Не согласен со мной?
– Герда…