Время собирать камни

Гинеколог с двадцатилетним стажем Ираида Андреевна Соломеец вернулась в свой кабинет, села за стол и стала задумчиво перелистывать календарь. С одной стороны, она все сделала правильно. С другой, чувство неудовлетворенности собой никак не оставляло ее. «Ну, и что, по-твоему, я должна была девочке сказать? — наконец поинтересовалась она у чувства неудовлетворенности. — Правду? Неужели? А ей намного легче стало бы от правды? Ну, может быть, она пошла бы к другим врачам, где ей, в лучшем случае, подтвердили бы то же самое, а в худшем — начали лечить от несуществующих у нее болячек». «А то, что ты сказала, лучше?» — спросило чувство неудовлетворенности. «Да, лучше».

Но чувство неудовлетворенности никуда не делось. Ответ его не устраивал, и Ираида Андреевна знала почему.

Она не могла объяснить, что происходит с ее пациенткой Чернявской Антониной Сергеевной. Не могла, и все.

Тоня вернулась домой в каком-то странном состоянии. Она так устала от осмотров, анализов, ежедневных поездок («Господи, и как только Витя выдерживает!»), что не могла ничего делать. И странное дело — слова врача ее совершенно не успокоили. «Лучше бы у меня что-нибудь нашли!» — думала Тоня, ожесточенно взбивая подушку.

Она улеглась на кровать, забыв про то, что у нее не приготовлено второе, но сон не шел. В голове звучало слово, произнесенное врачом, — «бесплодие». Тоню передернуло. Господи, неужели ужасный диагноз может относиться к ней?! Она, конечно, знала, что женщины бывают бесплодны и мужчины тоже, что для многих пар иметь своего ребенка — несбыточная мечта, но даже не представляла, что сама может попасть в их число. Страшный диагноз был… как-то очень далеко. Это была чья-то чужая несчастная жизнь, в которой не было детей, а такого с ней никогда не могло случиться.

Тоня уселась на кровати и уставилась в окно.

Так, хватит раскисать, сказала она себе. Вечером надо посоветоваться с Витей и решить, что дальше делать. Может быть, болезненные месячные просто случайность и все наладится. Скорее всего — так оно и есть.

Успокоив себя, Тоня накрутила котлет, потушила картошку в молоке, как Витя любит, и заставила себя заняться другими домашними делами. Они ее успокаивали, работа спорилась в Тониных руках. Она и сама знала, что на нее уборка действует, как на многих успокоительные капли.

Через два часа, когда уже стемнело, чисто вымытый дом блестел, а Тоня ходила по комнатам, обдумывая, что бы еще такое привести в порядок. Усталость у нее почти прошла, и теперь она не сомневалась, что со здоровьем все наладится. Действительно, ее недомогание последнего времени — просто случайность.

Тоня вышла в кладовку, и взгляд ее упал на комод. Вот чем она займется! Давно пора было очистить его, и нечего откладывать на весну. Может быть, все ящики она сейчас и не успеет разобрать, но хотя бы верхние два пора освободить от чужого хлама.

И Тоня решительно выдвинула верхний ящик. Сверху лежала фотография, которую она собиралась переложить в свою коробочку, но не успела, а под фотографией белел листок бумаги. Она удивленно потянула его на себя. В ее руках оказалась половинка обычного тетрадного листа в линейку, на котором аккуратными, почти печатными буквами было написано стихотворение. Тоня прочитала его, но ничего не поняла. Перечитала еще раз.

Ропот листьев цвета денег,

Комариный ровный зуммер…Глаз не в силах увеличитьШесть на девять тех, кто умер,Кто пророс густой травой.

Впрочем, это не впервой.

«Что за бред?» — покачала она головой. Зачем Витя сюда это засунул? И вообще, что за странные строчки такие?

Стихов Тоня не любила и не понимала, ну, может быть, только стихи для детей. Правда, ей нравились несколько стихотворений Есенина, а после знакомства с Виктором она специально брала в библиотеке томики поэтов Серебряного века, которых он очень любил, и старательно вчитывалась в строчки, пытаясь убедить себя, что стихи ей нравятся. Но на самом деле ей не нравилось. Совсем не нравилось.

В начале их супружеской жизни Виктор, вдохновленный ее возникшим интересом к поэзии, время от времени по вечерам, когда она уже лежала в постели, начинал с выражением читать ей что-нибудь «из своего самого любимого», а любимого у него было очень много. Тоня даже не могла запомнить все фамилии, которые он называл, и только сильная влюбленность в мужа удерживала ее от того, чтобы не заснуть на десятой строчке очередного поэтического творения. Но она внимательно слушала, пытаясь понять, что же находит Виктор в этом наборе звуков. Так и не поняла. И, окончательно удостоверившись в своей непонятливости и необразованности, поставила на себе крест. Впрочем, вскоре «творческие вечера» прекратились, потому что Виктор приезжал домой измученный и ему было не до стихов. А когда аврал у него на работе закончился, чтения как-то не возобновились.